— Подождите, но в нашей стране у коммунистической партии руководящая роль! Как вас могут преследовать за государственную идеологию?

— Вот то-то и оно! — заговорщически зашептал Слонов, и я без лишних слов положил трубку.

Кажется, я не учел этот побочный эффект гласности, и нечаянно раньше времени открыл ящик Пандоры.

В моей прошлой жизни я много раз сталкивался с фриками, причем не только по работе, но и в повседневности. Особенно много их появилось после распада СССР, и все списывали это на обрушившуюся на людей свободу. Мол, раньше чудаки всех мастей просто боялись распространяться о своих увлечениях, и смельчаки вроде того же Электрона Валетова были редкостью. Лица же с опасными отклонениями состояли на контроле милиции и психиатров, собственно, почему первое время казалось, будто их стало больше — во всеобщем бардаке девяностых карающая длань ослабла.

Хотя, если быть точным, первые ласточки этого общественного бедлама появились еще в конце восьмидесятых — советские граждане первое время оказались не способны отличить фрика от шарлатана. Полтергейсты, летающие тарелочки, чудовищные мутанты, экстрасенсы и маги… Имя им легион! Народ массово ударялся в эзотерику, не разбираясь, отдавал кровно заработанное мошенникам, оседлавшим человеческую наивность.

«Мю-волны», — усмехнулся я, вспомнив недавний разговор с Аглаей.

Ограничения, царившие в Советском Союзе, нельзя было назвать исключительным злом. Где-то власти действительно перегибали палку, но во многом фильтр оказался уместен — людей ограждали от пагубной информации. Просто вентиль в итоге затянули так туго, а потом столь же резко расслабили, что его просто сорвало. Все, что было нельзя, вдруг стало можно. Все, что скрывалось, выплеснулось болезненными толчками, заодно заляпав кровью и грязью хорошее. Взять тех же пионеров с октябрятами — отказавшись от них как от отрыжки идеологии, мы заодно выбросили на помойку загородные лагеря и детский досуг. Сколько неприкаянной ребятни потом сгинуло, потому что им нечем было себя занять? Вот еще один айсберг, с которым придется сразиться — подростковые банды и дележ асфальта…

И сколько еще таких ледяных мельниц я вспомню и увижу только потому, что кто-то вовремя не подсуетился и не перестал искусственно тормозить развитие общества. Я ведь обо всем этом думал, когда планировал ускорить гласность, но взять ее при этом под контроль. Научить людей критически мыслить, отделять зерна от плевел, подготовить их к правде. А вернее, к тому, что она многолика. Хотел сделать обществу прививку от лжи. Но не поторопился ли я? Не использовал ли раньше времени непроверенную вакцину? В конце концов, если говорить прямо, не сделал ли хуже?

От осознания, что я, может быть, все испортил, загубил, раздавив бабочку, и в будущем грянул гром, мне стало плохо. По-настоящему плохо, когда хочется завыть от тоски, встать, не разбирая дороги и спотыкаясь, подойти к окну, хлебнуть свежего воздуха… Я так и сделал, чуть не свернув тяжеленный стол, что-то все-таки опрокинул, зазвенело стекло.

— Евгений Семенович, с вами все в порядке? — в кабинет заглянула испуганная Валечка. — Может, вызвать врача?

Паническая атака прошла, мир снова обрел привычные краски. Непередаваемый запах советского кабинета, шуршание юбки секретарши и цокот ее каблучков, голос радиодиктора — все эти простые вещи вернули меня в нормальное состояние. Нет. Нет, я ничего не испортил. Я лишь ускорил некоторые процессы, но это и хорошо. Гной схлынет быстрее, открыв дорогу здоровой крови. В переносном значении, разумеется.

Вот Валечка — молоденькая девчонка, на которой держится приемная и куча оргпроцессов. А ведь ей, как я недавно выяснил, всего двадцать три, и она учится в Калинине на заочном отделении. А еще есть Зоя Шабанова, которая конфликтовала со старым Кашеваровым, но при этом исключительно ради газеты. Добрая театралка Мирбах, талантливая Соня Кантор, веселый пьяница Виталий Бульбаш, который — я удивлен! — оказывается, окончательно завязал ради меня и работы. И держит слово! В конце концов, есть Юлька Бессонова — та, которой не суждено теперь стать жестокой Феей-Морфеей, загубившей в будущем множество мужских жизней. Встрепенувшийся «бывший» Сеславинский, спортсмен Загораев, который уже чувствует себя нужным и скорее выберет бизнес, чем бандитизм. Да, черт побери, спасенный моими стараниями ликвидатор Пашка Садыков! Я уже много сделал!

И Аглая… конечно же, разумеется, моя Аглая, для которой на первом месте наука, а не карьера. Я посмотрел на ее фотографию, уже некоторое время прописавшуюся на моем столе. Разве не о такой жизни ты мечтал, Женька? Высшие силы дали тебе шанс изменить не только свою судьбу, но и судьбы других людей, в том числе дорогих тебе! И что, хочешь опустить руки, едва запахло жареным? Зассал, как говорили в детстве?