Яков всегда умел смотреть в будущее. После Испании многие командиры сделали себе стремительную карьеру, он сам тому живое подтверждение. Не сомневался Яков, что после Халхин-Гола молодой и наглый, но чертовски удачливый лейтенант тоже стремительно зашагает по карьерной лестнице. А как говорил старый Хаим: «С удачливыми нужно дружить, тогда и тебе перепадет толика везения».

Но тогда, в Монголии, закрепить дружбу не получилось, субординация мешала познакомиться поближе. Уж больно велика разница между комкором, командующим авиацией всей 1-й армейской группы, и командиром роты, лейтенантом. А потом, кажется в начале сентября, Самойлов вместе со своей ротой разведчиков просто исчез. Вечером был, а утром уже нет. Единственное, что он, далеко не последний человек во всей Монголии и прилегающих окрестностях, смог узнать – убыл по новому месту службы.

После Халхин-Гола Самойлов объявился в Польше. Там в Бресте, уже будучи старшим лейтенантом, он вместе со своей ротой занимался какими-то разведывательными делами. Яков хотел с ним увидеться, поздравить с новым званием, но не успел. Виктор улетел в Москву в неясном статусе, зато в сопровождении сотрудников НКВД.

А вот первая встреча произошла совершенно неожиданно и в неожиданном месте. В конце октября 1939 года страна (по крайней мере, высшее партийное и военное руководство) не исключала и готовилась к силовому решению финского вопроса. Яков по долгу службы приехал в Москву на авиационный завод № 39^[52]. Где кроме текущих вопросов его совершенно внезапно попросили побыть в роли третейского судьи. Оказалось, директор завода Вениамин Иванович Журавлев и его зам по конструкторской части, видный советский авиаконструктор Ильюшин, не могут договориться насчет одного служащего наркомата вооружений. Директор хочет выгнать его и запретить вообще появляться на заводе. Сергей Владимирович Ильюшин, наоборот, двумя руками за то, чтобы этот консультант почаще у них бывал.

Доводы Журавлева просты и понятны. После последнего посещения завода наркомвооруженцем коллектив лихорадило неделю. Уж больно сильно этот товарищ повернут на дисциплине, браке и чистоте. Все ж не против. Все за. Но не в ущерб же плану!

Пробовали боевым авторитетом на консультанта надавить. Послали летчика-испытателя майора Пронина (жаль, Коккинаки^[53] занят был), между прочим, награжденного орденом Красного Знамени, с ним поговорить. Объяснить, что реальная война совсем не такая, как видится из кабинета наркомата вооружений.

У Якова хорошая память, он помнит, как откровенно, никого не стесняясь, заржал Ильюшин, а директор отчего-то смутился и махнул рукой.

Дальше рассказывал Сергей Владимирович. На предложение поговорить по-мужски консультант отреагировал нестандартно. Если под «поговорить» не имеется в виду банальный мордобой с последующей госпитализацией товарища испытателя, то зачем же уважаемому летчику себя утруждать, пересказывать потом этот разговор остальным. Пойдемте в столовую, позовем заинтересованных и просто неравнодушных товарищей и поговорим честно и откровенно, как коммунисты. Разумеется, очень быстро столовая была заполнена. Конструкторы и чертежники, слесаря и медники, летчики-испытатели и штурманы – товарищ из наркомата вооружений пройтись успел по многим.

Яков помнит, как будто это было вчера, Ильюшин не смог сдержать улыбки и, подмигнув Журавлеву, продолжил рассказывать. Чиновник наркомата вооружений дождался, когда столовая заполнится, и с легкостью опытного фокусника скинул с себя рабочий комбинезон. Перед заводчанами в один миг предстал совершенно другой человек. И дело было даже не в ордене Ленина и не в петлицах с рубиновыми кубиками. Клерк из наркомата пропал, а появился воин. Не просто одетый в военную форму чиновник, а человек, выбравший войну своим ремеслом. И судя по глазам, да и по награде, прекрасно умеющий отнимать чужие жизни. Стало ясно, что и загар отнюдь не курортный, крымский, а получен скорее всего в жарких степях Монголии.

Капитан как-то совсем не по-военному сел на стол и, не повышая голоса, будто точно зная, что его не перебьют и услышат, начал: