— Так, а зачем? Кому мы здесь нужны? Да и не токмо мы, а вообще? Эх, грехи наши тяжкие, кажный день что-то необычное происходит. Не знаешь, то ли удивляться, то ли горевать. И думаю, что не бесноватый он и даже не одержимый, — предвосхитил Анисим вопрос настоятеля.

— Почему?

— Так девчонка к нему прибилась, и хоть пигалица ишо, да дурному делу не препятствие. А он приютил и кормил, хоть сам голодный, аки волк. А ишо, спрашивал я его, будет ли брать её с собою или нет? А он и отвечает, что жаль, мол, девчонку, с ним пойдёт, и сказал искренне, чувствую я. А ежели одержимым или бесноватым оказался, то вовеки веков таких слов не произнёс бы. Нет у них ни сердца, ни души, не сказал бы он так.

— Твоя правда, Анисим, ты повыспроси его завтра как след, кто он и что он. А более того, что умеет и что дальше намерен делать. Там и посмотрим. Парнишко-то, навроде, простой, но и ухо востро с ним держать надобно. Может, он нам и вспоможет в чём. Жизнь нашанехитрая, лишними руки не окажутся. А там видно будет, али к нам прибьётся и пользу какую принесёт, али пойдёт туда, куда и шёл. Наш скит-то мал, да на месте удобном расположен. Надо думать, а не гадать, сейчас любые руки нам важны. А богат ли он али беден?

— Не знаю, но ничего у него с собой не увидел я: ни вещей, ни денег, только то, что на нём, да звенел монетками мелкими. Я таких и не глядал ни разу. Он одну показал. Цифирь какая-то на ней видна, больше ничего не уразумел.

— Эхе-хех. Ладно, Анисим, утро вечера мудренее, завтра всё вызнаешь, да и я поспрашаю, а там будет видно, как поступить. Ступай уже к себе, отдыхай. День непростой, тяжёлый, а завтра снова работать. Ступай.

Анисим кивнул и, перекрестившись на образа в углу кельи, вышел, оставив настоятеля наедине с собственными мыслями.

* * *

Вадим крепко дрых сном праведника, когда над его ухом кто-то стал кричать. Хотелось послать крикуна далеко и надолго, но Вадик сдержался. Хай живе, студент, и перевернулся на другой бок. Но не тут-то было.

— Вставай, отрок, солнце уже поднялось, а ты спишь. Вставай!

Вадим протёр глаза, и тут же всё вспомнил! На мгновение он зажмурился, не решаясь открыть глаза и увидеть то, что и должен был увидеть. Судорожно вздохнув, он распахнул сомкнутые веки. Так и есть…

— Ну, отрок, ты и горазд спать, вон даже храп Акима тебя не разбудил, — склонившись над ним, произнес отец Анисим.

Что за Аким, Вадим не понял, когда засыпал, он никого не видел, да и сейчас в небольшой комнатушке с четырьмя деревянными лежанками никого кроме них не имелось.

— Ушёл уже он, — пояснил Анисим. — Ему воды нужно натаскать для скотины. Я тебе покажу наше хозяйство, а ты мне расскажешь, что умеешь. Я вчерась с настоятелем поговорил, он согласился оставить тебя у нас. А ты потом решение примешь: или трудником будешь, или послушником. Пойдём.

Вадим внутренне весь сжался, но вышел вслед за монахом, боязно, да он так толком ничего и не умел.

— Отец Анисим, а когда можно будет, эээ… потрапезничать?

— А мы сейчас узнаем, что ты умеешь, и тогда разберёмся с тобой, по заслугам и еда будет. От нас ещё никто голодным не ушёл, ведь наш долг помочь любому страждущему! Увы, мы не всесильны. В последние годы по всей земле русской царит разброд и шатание, да о чём уж там говорить… Оскудела округа, то и нас коснулось.

— Угу.

Вадим задумался.

— А какой год сейчас, отец Анисим?

— Так лето 7114, а если от Рождества Христова, то 1606 год, а ты, никак, забыл?

— Нет, себя проверяю, запутался. Когда мертвяк напал, я и про себя забыл, еле отбился.

— О, как! А как ты, отрок, отбился от него?

— Вырвал кол из ограды и в глаз ему саданул, он и сдох.

— Вот так вот вдарил, и он сдох?

— Да, испугался я сильно и от страха ударил.

— Ммм, а оружно умеешь ли ты бороняться, али копьём, али мечом и щитом?

Вадим поневоле потянулся рукой к своему коротко остриженному затылку. Вот вопрос так вопрос. А и действительно, умеет ли он? Память услужливо стала показывать варианты его умений. В армии ему не довелось послужить, даже солдатом. Драться руками и ногами мог, но не всерьёз, что называется. Так, применял пару приёмчиков в уличной драке, ходил то на дзюдо, то на самбо, но ничему толком и не научился.

Что ещё? Ну, ножом умел владеть, метал как-то по малолетству в деревья, рапиру в руках держал. Друг на секцию ходил, приносил с собой, чтобы потренироваться с кем-то. Бегали как-то с палками вместо мечей, когда совсем уж мелким был. На этом всё. В огнестрельном оружии, впрочем, он разбирался и даже мог стрелять, у деда ружьё было, тот показывал внуку.

— Ножом владею, дротиком, да огнестрелом. Вадим чуть было не сказал: «Ружьём», но вовремя прикусил язык.

— Огнестрелом? Пищалью?

— И пищалью, и пистолем, — вспомнил название средневекового пистолета Вадим.

— Мм, неужто правда?

— Правда, правда! — заверил его Вадим.