Обедать они пришли в трапезную, где в один ряд стояли козлы, а на них уже настелены вырубленные топором доски. Обед оказался не сильно вкусным. Луковая похлёбка, тушёные овощи с гороховой кашей, да краюха ржаного хлеба грубого помола. На сладкое оказался сваренный из лесных ягод взвар без грамма сахара.

— Ну, тапереча пойдём в нашу библиотеку, посмотрим, что ты знаешь-разумеешь, — произнес монах, едва они закончили трапезу.

Библиотекой оказалась просто более просторная, чем остальные, келья. Вдоль её стен стояли сколоченные из дерева открытые шкафы, на полках которых лежали и стояли книги в кожаных переплётах. Сделаны они были, в основном, из листов пергамента и очень редко из заграничной бумаги.

Отец Анисим осторожно снял с полки одну из книг и аккуратно разложил её на столе, открыв на первой странице.

— Вот, смотри! Это поучения Исаака Сирина. А вот и Псалтырь, Жития святых, Святое Писание и другие книги. Наша гордость, собирали отовсюду, но мало их у нас.

Книг и на самом деле имелось немного. Кроме них, место в шкафах занимали рукописные свитки, закладные и другие грамоты, просто отдельные листы пергамента из более редкой и дорогой бумаги. Стояли пузырьки с чернилами, лежали связки гусиных перьев, а также старые, а то и новые, обложки книг.

Вадим смотрел в книгу и разбирал только отдельные буквы и иногда слова. Тем не менее, он попытался прочесть хотя бы одну страницу. Это удалось, но с великим трудом. Поэтому он смог разобрать от силы пару абзацев, остальное осталось за гранью его понимания. Это же заметил и Анисим.

— Дааа, интересно мне, отрок, кто тебя учил? И почему ты, навроде и читать умеешь, а слов не разумеешь?

Вадим промолчал, а что отвечать? Врать что-то правдоподобное не получалось, а говорить правду просто глупо.

— А может, напишешь мне буквицы, да азбуку, или слова сможешь?

— Напишу.

— Так вот тебе тогда чернила, перо и…

А вот листы пергамента монаху было жалко изводить на напраслину, но и проверить отрока надобно было. Покопавшись на одной из полок, он выудил оттуда уже ветхий листок, отпавший от неизвестной и, вероятно, утерянной книги.

— Вот, на нём напиши.

Вадим сел на табурет и с сомнением посмотрел на гусиное перо. Чернильница оказалась бронзовой, с вычурной крышкой, сделанной в виде маковки церкви. Макнув в неё перо и нахмурив брови, Вадим решился вывести для начала букву «А» и сразу же посадил кляксу на пергамент.

Монах только вздохнул, но сдержался от ругательных слов. Понимая свою вину, Вадим уже более аккуратно макнул перо, тщательно стряхнул лишние чернила и заскрипел им по пергаменту.

А, Б, В и ещё О, П, Р, С, Т получились похожими на те, что он увидел, а вот слова, что он написал, пыхтя и высовывая от напряжения язык, слабо напоминали те, что были изображены в книге.

Отец Анисим приблизил к глазам накарябанные Вадимом слова и буквы, и вздохнул.

— Будем тебя переучивать, отрок. Где моя буквица? — он полез на полку и, немного порыскав, выудил тоненькую книжицу с буквами и короткими фразами. — О то ж тебе, для понимания. Возьми! Научишься, цены тебе не будет. Да тренироваться будешь не здесь, и не с чернилами, а возле леса. Расчистишь площадку на песке, да и будешь чертить по нему палочкой.

Сначала толстую возьмёшь, потом тоньше, а в конце просеешь мелкий песок на глину и будешь старым пером по ней вазюкать, почерк вырабатывать и тонкость письма. Если совладаешь с энтим, то быть тебе писцом. А ежеле нет, то обычным приказчиком у купца или мелким подъячим, и то сумлеваюсь я в том. Ну, да грамотный человек всегда себе на кусок хлеба заработает, а ты, хоть и порченый малый, но всё же разумение имеешь. Того у тебя не отнять.

— Спасибо и на этом, — Вадим слегка качнул головой, — а кузнец может меня научить саблей работать или топором?

— То наука нехитрая, но надобно ли это тебе?

— Может, и не надобно, но больно страшно сейчас по лесу одному ходить, да и вообще, не ровен час, мертвяк придёт, чем отбиваться будем? И каждый человек нужон тогда!

Вадим, как мог, старался подладиться под местный говор, постепенно получалось, но всё равно была заметна разница между его словами и речью местных.

— То дело ты гуторишь, и правда наша. Скажу я кузнецу, лишний боец не помешает монастырю, особенно сейчас. Понял я о тебе почти всё, вот только скажи, что у тебя за одёжа такая интересная? Сколько живу, не видал я ни разу такого цвета и такой ткани.

Вадим напрягся, потом замялся и, поколебавшись, ответил.

— Батя достал давно. У кого, не знаю, но ткань необычная, в лесу хорошо скрадывает и плотная, не лохматится долго, но уже и ей скоро каюк придёт. А мне денег надо заработать, чтобы нож и копьё купить, да и одеться тож.