— Пока ещё живой, — устало сказал кузнец. — Не можешь добить бердышом, бери саблю, — и кузнец протянул её Вадиму.

Тот отрицательно покачал головой, переводя взгляд то на кузнеца, то на Анисима, то на дрожащего, словно в лихорадке, послушника. Елизар смотрел, не мигая, отец Анисим отворачивал глаза, морщась то ли от вони, исходящей от мертвецов, то ли от осознания того, что придётся убить ещё живого послушника.

— Ты же говорил, Вадим, что ещё ни одного живого не убивал? Вот теперь придётся. Смотри, он уже начинает становиться чужим, ещё немного, и он нападёт на нас, забыв себя.

И действительно, какие-то изменения с телом послушника уже начали происходить,и они стали заметны даже не вооружёному взгляду.

— Бей, пока не поздно!

— Ну, как же так, как же так! — беспомощно бормотал Вадим, ища поддержки у монаха.

— Бей! — зло взглянул отец Анисим. — Потом покаешься за грех свой.

— Я не могу, я не убийца!

— Ты делаешь добро, а не зло. Ты не добрый молодец, но если не переступишь через себя, то не сможешь дальше сопротивляться злу. Я не могу его упокоить, это будет для меня тяжкий грех, и я не отмолю его у Бога. Елизар не хочет, он сделал многое за всех нас, и он воин и командир наш. Он приказал, ты должен исполнить, иначе не будет тебе прощенья, и епитимья не поможет. Я сказал тебе всё. Дальше будет твой выбор. Я приму его, как есть, слово за Елизаром.

— Я не могу, не могу! Если бы он напал на меня, тогда да.

— Считай, что он напал. Пощади его, пусть он умрёт человеком, а не исчадием ада, тем самым ты спасёшь его душу, и спасёшь всех нас. Он был братом нам, ты чужой, тебе легче, я не могу. Ты должен!

— Агрххх!

Вадим резко развернулся и, что есть силы раскрутив кистень, обрушил удар тяжёлой гирьки на голову послушника. Головапослушника дёрнулась, плеснув на землю ярко-алой кровью.

— Живой ещё был, — задумчиво произнёс кузнец, — видимо, они не так быстро перерождаются.

— За пару часов, — угрюмо подтвердил отец Анисим, — не раньше.

Вадим с ужасом понял, что его обманули и заставили убить ещё живого человека. Выронив кистень из рук, он прижал ладони к лицу и горько разрыдался.

— Поплачь, отрок, так тебе легче будет. А то люди, бывает, уходят в себя и не слушают более никого.

— Тяжек сей грех, но и другого выхода не было, — произнес отец Анисим и горько вздохнул.

С минуту постояв, начали собираться в обратный путь. Отец Анисим хотел сразу уйти, но кузнец не согласился с ним, объяснив, что мертвецов здесь больше нет, а вот ценности наверняка остались. Да и похоронить надобно хотя бы своих. Вадим молчал, погрузившись целиком в переживания. Но движение — это жизнь и, шагая вслед за остальными и машинально собирая и перенося различные вещи, он немного отходил от пережитого стресса, постепенно отпуская от себя ситуацию.

По деревне они бродили ещё полдня, пока солнце не стало клониться к горизонту, собрав много трофеев из брошенного в разных местах оружия, нужных предметов обихода и вещей. Всё забрать им за один раз всё равно не удастся, и они потратили ещё два часа, чтобы отнести все трупы в одно место и сжечь их, обложив сухим хворостом и полив найденным маслом. После чего ушли, полностью навьюченные добычей, но многое пришлось оставить на месте. В конце концов, крестьянское добро не сильно-то и нужно. Вернутся люди в свои дома, будут искать.

Шли молча, каждый думал о своём, постепенно старик монах стал сдавать. Ноша оказалась для него тяжела, а сил в бою потрачено много, да и возраст уже сказывался. Вадиму тоже было тяжело, но его худоба не являлась признаком слабости, всё же, он жилист и молод. А в последнее время всё лишнее и вовсе ушло из его организма,вроде остатков энергетиков и никотина. Навесив на себя множество вещей, он пёр поклажу, не снижая темпа. А вот отец Анисим с каждым метром сдавал.

Между тем вечер постепенно вступил в свои права, и с каждой минутой темнело всё сильнее и сильнее, отчего становилось банально страшно. К ночи поднялся сильный ветер, лес зашумел листвой и кронами. Бестелесный шёпот вместе с сумерками стал наполнять округу, заставляя всё чаще вспоминать имя Господа. Уже не только отец Анисим, но и Елизар принялись потихоньку шептать молитвы.

Вадим шёл молча. Что толку читать молитвы? Не сказать, чтобы он был закоренелым атеистом, в Бога верил. Но вера его являлась, скорее, данью традиции, чем зовом сердца. Бабушка верила, мать почти верила, отец в церковь тоже, бывало, ходил, а Вадим только считал, что верит. Вот и сейчас он вымотался до морального отупения.

Сегодня он убил живого человека, а про мертвяков и говорить нечего. А что будет дальше? Вместе с думами пришло и безразличие к собственной жизни. Видя, что монах стал отставать, он крикнул кузнецу.

— Елизар, надо медленнее идти, а проще вообще весь груз кинуть, кроме еды и оружия. Мертвякам вещи и котелки не нужны.