— То верно баишь, Апокся. Было то. Слухи и до меня от верных людей дошли. Но мы ворота от сей напасти и мерзости успели закрыть, да вот еды не припасли вдоволь. А мертвяков много. Да и людей отправлять на борьбу с ними жаль, порешат всех, да заразят. Што делать тогда будем?

— Так пять сотен людей нешто не упокоют всех мертвяков, воевода? — удивился сотник Кишка.

— Так ты что, хочешь всех отправить воевать? А ежели там их больше сотни, а то и две, да все накинутся, да давай драть и кусать. Думаешь, справимся? Чаю, нет. Надо по стенам стоять, да стрелять по ним, и охотников отряд направлять на истребление нежити. Помощи нам ждать неоткуда, да и сами, думаю, справимся. Авось их меньше станет, поразбредутся по лесам да весям, и нам легче их уничтожить будет.

Все совещавшиеся согласились с воеводой. Людей надо поберечь и охотников направить, да проверять их каждый раз. Человек слаб, завсегда утаить или обмануть хочет. А это пресекать надо, а то и род человеческий пресечётся. А ещё молиться почаще Богу, и во всех церквях молебен заказать. Когда гудение ближников понемногу стало стихать, воевода продолжил.

— На стенах посты круглосуточные выставить, да штоб не спали. Кого на посту спящим застанут, того на первый раз в яму посадить на сутки, на хлеб и воду. Кого поймают во второй раз, того в охотники насильно записать. А кого и в третий раз увидят, того без оружия и хлеба вытолкнуть за ворота на все четыре стороны. Вольному воля, а спасённым рай. Обо всём рассказывать мне тотчас: и днём, и ночью. Нешто есть у кого ещё што мне сказати? — и воевода обвёл всех суровым взглядом.

— А вот вечером третьего дня изба горела в посаде, не иначе, как человек жёг её.

— Так-то, верно, прячутся же ещё по углам от мертвяков люди, но через седьмицу-две прекратится в посаде жизнь. Мертвяков много, живых мало. А нам нужно о себе подумать. Думайте вы, думать буду и я. А сейчас пора мне.

Воевода, кряхтя, поднялся и, придерживая саблю, висевшую на поясе, вышел из палат. Несмотря на весь свой опыт и давившую на него ответственность, воевода не знал, что делать. Голод он пережил, лишения всяческие тоже, болезнями разными страдал ещё с малолетства, а вот мертвяков ходячих ещё не видел, да и не слышал о них никогда. А тут, эвано что!

И людишек надо в строгости держать и страхе, не дать заразе с их помощью проникнуть в город, и чтобы паника не захлестнула души испуганных людей. Приходилось действовать очень жёстко, сильно жёстко. И не хотелось бы, но пожалеешь одного, пожалеешь другого, а дальше уже и жалеть некого будет. Такова жизнь, и нелёгкая доля человека, облечённого властью. Романов был боярином, куда уж выше. А ещё надобно и о своей семье позаботиться и о дочери тоже.

Уж на что пригожая девка удалась: и на лицо хороша, и телом пышна. А вот характерец вельми блаженный оказался: и то ей не так, и это не этак, и вообще, хочет она, как вой, на лошади скакать, да мертвякам одним ударом головы сносить. А и его уже забодала своими приставаниями, и сотника охранной сотни, чтобы научил её клинком махать. Да только сабля тяжела для женской руки, то и дело, что кинжалом научили её владеть, да пращою.

А и пистоль освоила она, и пищаль хотела, да пустое то, еле держит и то, и другое. Пищаль вообще неподъёмная для неё, а пистоль в руках дрожит. Стрелять научилась, а попадать — нет. Вот и ходит, гордится собою, то ли девка, то ли воин. Эх, а получилось всё наполовину: и вой с неё, как со свиньи хвост, и девка, уже ратным трудом порченная. Эх, и кому же ты, Наталья Романова-то, достанешься.

Воевода разочарованно покачал головой и вошёл в свой терем. Не успел он пройти в дом, да усесться за стол вечерять, как тут как тут, прискакала из своей светлицы и Наталья.

— Батюшка, а что ты так долго в хоромах своих штаны просиживал? Неужели думу тебе подсказать некому али все только твоего слова и приказа ждут? Али не слушается кто и ругать себя заставил?

Иван Никитич Романов рассерженно посмотрел на свою любимую дочь. Толстая, пшеничного цвета коса лежала у Натальи на высокой груди, а белый, расшитый красными узорами сарафан не скрывал полноту её фигуры. По мнению отца, она была несколько худовата, но, сколько он её не кормил, девка пухлеть больше не собиралась. А сейчас и вовсе не до жиру, быть бы всем живу.

— Ты пошто отцу своему единокровному вопросы гадкие задаёшь, девка? Как ты смеешь так разговаривать со мной? Вызову сейчас тётку твою, да выпорю на конюшне собственноручно.

Наталья потупилась, но так, совсем чуть-чуть.

— Я нечаянно, батюшка. Любопытство меня замучило. Страсть, как хочется узнать, что в городе происходит. А и в посаде не всё ладно. По ночам там то ли волки воют, то ли мертвяки скулят. А иногда, почти в самом начале, выстрелы бухают, и дома иногда горят.