У Антона возникла лихорадка. Легкие начали чем-то заполняться. Ком в горле рос с каждой секундой. Парню казалось, что все внутренности, смешавшись в кашу, сейчас выйдут наружу. Антон громко прокашлялся, пытаясь избавиться от комка в горле, и на твердый песок упало месиво темной крови. И эта кровь вытекала у него изо рта ручьями.

Задыхаясь, он крикнул в мучениях:

— А-А-А!

Мариам вколола последний шприц и бросила его в сторону. Гэриш и Брунан обхватили трясущуюся голову Антона и начали шептать на ухо:

— Режь себе руки. Режь себе руки, — и протянули ему блестящий кинжал.

Но Антон даже не смог взять в руки этот кинжал. Пальцы слабо держали рукоятку и отпустили ее. Любимая игрушка Мариам упала на пол.

Легкие чем-то заполнялись, дышать стало очень тяжело. Глаза покраснели, их словно обвил тугой кнут, кожа страшно побледнела. Мучаясь от судороги, Антон снова выплюнул изо рта целый стакан отравленной крови. Он уже перестал чувствовать страх смерти, ему уже хотелось перестать чувствовать эти мучения и покинуть это отравленное тело.

И пугало незнание того, сколько будет этот ужас продолжаться…

Тут у него началась рвота. Антон продолжал выплевывать кровь. Туманность в глазах прошла, цвета снова приобрели ядовитый яркий окрас, и разрезали своими ослепительными лучами ему глазные сетчатки. Антон перестал чувствовать тело, оно уже само дрожало.

Тут доза тех сывороток заработала в мозгу, и Антон смог снова поднести к запястьям кинжал. В ушах звенели только эти слова: режь себе руки.

И он не мог не слушаться их.

Голова раскалывалась на куски, Антон уже ни о чем не мог думать, кроме того, чтобы вонзить лезвие в свою кожу. Антон коснулся острым кончиком лезвия кинжала к коже, и тут меня снова вырвало, а пальцы резко врезали лезвие кинжал в руку. Продолжая кричать, парень лег в центр песочницы и, водя кинжалом вдоль по руке, приложил ее к одной трубе.

Тело стало очень чувствительным. Ему казалось, что рука разрывалась по кусочкам. Кровь струей потекла по трубе и попала в колонну. Изображение элемента ярко загорелось и чуть не лишило парня зрения своим пронзительным сиянием. Продолжая мучить себя, Антон поднес руку ко второй трубе, продолжая кашлять. Тут изо рта вместе с кровью вышел гной.

Вторая колонна загорелась. Антон поднес руку к третьей трубе. Кровь ручьем текла и лишала его жизни.

Тут в сердце ударила боль, из-за которой он отбросил кинжал. Антон продолжал мучительно вопить, ощущая, как внутри него разрывались по кусочкам внутренности, как горел жар в венах, как резко вытекала кровь из пылающей раны. А изо рта продолжила выходить кровь.

Терпеть эту муку уже не было сил. Когда третья колонна загорелась, Антон потерял остатки сил и утонул сознанием в пучину темноты, упав лицом на кровавый песок. Рука рухнула на четвертую трубу, и по ней потекла свежая кровь с ядовитыми веществами.

Сознание угасло…мир устремился во тьму…боль перестала ярко ощущаться…

Уже было все равно, что смерть приближалась…

Мариам, разозлившись, схватила юношу за волосы, а Гэриш и Брунан начали бить его по щекам. Увидев, что тот потерял сознание, начали сами резать ему руки. Мариам вонзила кинжал глубоко в чистую нетронутую руку и настороженно ждала, когда загорится уже пятая колона.

— Тупой ублюдок! — кричала преступница, разрезая вдоль пальцы, — Очнись, мразь, ты сам должен себя разрезать!

— Похоже мы … э …немного переборщили…да… — промямлил, рыгнув, Гэриш, — надо было ему вколоть три шприца, а не пять. Похоже, мы не только разум ему отключили, но и смертельно отравили, и вскоре он умрет не от потери крови, а от токсических веществ, заполнивших ему легкие…

Мариам фыркнула и продолжила резать Антону руки. Преступница ждала, когда наступит черед загореться шестой колоне. Кровь очень медленно текла по трубе. Это заставляло Мариам сходить с ума. Затем она, оставив окровавленную руку лежать на трубе, положила Антона спиной на землю. Ее кривые пальцы неуклюже расстегивали пуговицы рубашки. Когда Мариам удалось это сделать, она легонько воткнула кинжал в грудь юноши и аккуратно начала резать герб Королевства. Люстра на потолке слабо освещала преступнице свет.

Петер не сводил с этой сцены взгляд и сильно побледнел. Царевич на двух ногах спокойно стоять не мог. Услышав слова про отравление, он получил новый удар в сердце. Его трясло от мучений юноши. И терзали в голове сомнения. С одной стороны, он был рад, что мирный договор на грани уничтожения, а с другой стороны ему было грустно смотреть на мучения Антона. Ему хотелось прекратить это и помочь реинкарнации брата, но мысль о войне не давала этого сделать. Раньше он спокойно думал и говорил о смерти Антона, а сейчас ненавидел самого себя за то, что не мог ему помочь.

Мариам нарисовала на груди Антона герб Королевства и тихо прошептала: