По его сотне пробежал гул. Он досадливо вздохнул, догадываясь, что они не послушаются, если с ним что-то и в самом деле произойдет.

– У тебя есть время до зенита, – выразил общий протест Наран. – Не вернешься – мы пойдем тебя отбивать.

Он вообще был очень упрямым, единственный, хоть и не кровный сын Нурхан-Гуая. Но за это Баяр его и любил.

Что ж, это лучше, чем ничего.

Баяр жадно выпил из железного ковша уже теплой воды, оправил на себе рубаху (нарядную, свадебную, расшитую шелковыми цветами – Листян вышивала) и решительно направился к шатру хана. Рано или поздно за ним все равно пришлют. Лучше бы рано.

Хан еще спал, а возле его шатра сидела молодая степнячка с младенцем у груди. Второй младенец спал рядом в плетеной корзине. Кормилица, стало быть. Баяр кивнул ей и молча опустился на колени неподалеку от входа в шатер. Сел на пятки, склонил голову. Виноват, и отрицать это бессмысленно.

Степнячка ойкнула и юркнула в шатер, откуда тут же донеслось шебуршение. Спустя минуту вышла мать.

Она была даже старше хана. Высокая, с острыми черными глазами, черными с проседью волосами, заплетенными в традиционную замужнюю косу, скрытую шелковой косынкой. Простое платье, бедра, подвязанные шалью, морщинистые коричневые руки. Когда-то мать была красавицей. Он не помнил. Сейчас она старуха.

Оглядела своего третьего сына с ног до головы, прекрасно узрев и повинный вид, и свадебный наряд, покачала головой.

– Баяр, хуухэд^[11], что ты наделал? – спросила горестно. – Стоит ли она того?

– Да, – коротко ответил он.

Мать опустилась на колени, легко притронувшись к его плечу.

– Листян рассказала мне и отцу.

– Правильно сделала.

– Она сказала, другой такой девушки свет не видел. Сказала, что она красива, отважна, да еще и одаренная. Ты полюбил ее, Баяр? Скажи, что полюбил!

– Полюбил, – послушно согласился сын, понимая, что мать подсказывает ему, как разговаривать с отцом. – Не могу без нее.

Самое забавное, что он не врал. Дженая он очень любил за его смелость и упрямство. А Дженна… Без нее он теперь и вправду не мог. Они связаны навеки перед небом, землей и духами предков.

– Когда-то твой отец добивался меня очень долго, – задумчиво сказала мать. – Он не был ханом, а был всего лишь сыном наложницы. Свою власть он заполучил силой и мудростью, но это случилось потом. Я же была дочерью самого Асахана, великого воина. Никто не казался достойным меня, ни на кого я не хотела смотреть. Тавегей меня обманул, заманил в ловушку. Мы сражались, и он победил.

– Сражались? – удивился Баяр. Такой версии событий он еще не слышал.

– О, меня растил отец. Он считал, что его единственная дочь ничуть не хуже чужих сыновей. Сабли мне, конечно, не давали, но стреляла я прекрасно и с кнутом управлялась не хуже пастухов. А Тавегей… он был лучше.

– А наложницы? – тихо спросил Баяр. – Ты позволила.

– Да. Он – хан. Все должны знать, что он силен во всем. Я давно не могу родить. А молодая наложница может.

– Элия была слишком молода, – мрачно напомнил Баяр.

– Слишком молода, слишком хороша собой, слишком сладко стонала по ночам, – легко согласилась женщина. – Тавегей с ней стал слабеть. Размяк.

Баяр едва сумел удержать невозмутимое выражение лица. Он прекрасно знал, что мать у него – женщина суровая, порой страшная в гневе. Конечно, ни разу она не повысила на отца голос, ни разу не возразила прилюдно, но он был не глуп и понимал, что отец не просто любит ее – он к ней всегда прислушивается. Сейчас, кажется, мать была на его стороне. Или нет?

Все, что он мог – просто молчать, опустив голову.

Полог шатра откинулся, вышел хан. Он был на половину головы ниже жены, но никто никогда не посмел бы даже усмехнуться, глядя на это. Посмотрел на сына, на жену и мотнул головой.

– Уходи, – тяжело бросил он. – Рано пришел. Совет будет. Вечером позову.

Баяр молча кивнул и поднялся. Что ж, совет так совет, это еще и лучше. В совет входят отцы его воинов. И еще Нурхан-гуай, побратим отца, учитель самого Баяра. И Аасор, которому явно тоже влетит на совете.

Шел к своим, как пьяный, шатаясь. Облегчение было почти неприятным. Ничего не поменялось в его положении, разве что ждать теперь придется до вечера. Это страшнее, чем само неминуемое наказание. Его снова окружили, усадили на землю, сунули в руку чашку с чаем. Выпил залпом, поморщился: Дженна вчера сварила вкуснее.

Дженна. Жена его. Если ему страшно – то что чувствует эта девочка? Смелая, упрямая, но – одинокая сейчас и находящаяся в полном неведении. Отмахнулся от всех расспросов, быстро пробормотал что-то про совет. Большой или малый? Да он-то откуда знает? Ну Нурхан-гуай придет, его спросите. Или пусть Охтыр к отцу сбегает, узнает. Он же сын тысячника.

А Дженна, оказывается, все еще спала. Странно, она привыкла вставать рано.