Да, он знал, что халат сядет на нее, как влитой. И в какой-то мере заехал в эту убогую деревню, рассчитывая найти его непроданным. Вещь такая, что угуры не купят запросто. Сшитый скорее на мальчика-подростка, чем на мужчину, длиной до колена, с высокими разрезами – чтобы на лошади ездить. Теплый, стеганый, подбитый толстой шерстяной тканью. Шелк был только сверху. Вещь очень дорогая, такую впору носить сыну правителя. Откуда такой халат в деревенской лавке – только духи ведают. Баяр предпочитал думать, что специально для него. Нет, ему совсем не жалко денег. Его женщина должна одеваться достойно. Холодной осенью ей будет тепло. Ну и пусть халат запахивается на мужскую сторону, и узор на нем мужской, и пояс такой, чтобы за него можно было нож заткнуть или ножны привесить. Дженна явно возражать не станет.

Женька наконец отмерла, горящими глазами разглядывала надетую на нее красоту. Погладила дрожащими пальцами гладкую ткань, очертила вышитую золотой нитью птицу. Попробовала пошевелить плечами. По тяжести одежды было понятно, что вещь на холодное время года. И отказаться бы от подобного подарка – ведь понятно же, что стоимости немыслимой, можно ли себе позволить такую роскошь – но как можно отказаться? К тому же Баяр – не просто воин, а сын хана. Наверное, отказ его расстроит. Нет, не стоит его обижать.

На самом деле Женька просто-напросто была жадной, как и все дети, которые выросли в нищете. Этот халат на Женьку надел муж, теперь это – ее вещь. Не отдаст.

– Спасибо, – тихо сказала она, глядя в лицо довольному Баяру, шагнула к нему и, зажмурившись, поцеловала прямо в губы.

Миг, и он напрягся, сжал ее плечи и выдохнул:

– Поехали. Нам здесь больше делать нечего.

Все. Больше терпеть он не мог и не хотел. Сейчас увезет ее из угурских земель и сегодня ночью сделает своей. Против Дженна точно не будет, он ощущал это всем своим существом.

С явным сожалением Дженна сняла халат, очень аккуратно сложила его и убрала в сумку. Подхватив за руку, Баяр быстро повел девушку вниз по улице. Снова верхом, снова долгая дорога. Снова короткий привал и быстрый перекус холодным вареным рисом и соусом.

К вечеру оба так измучились, что ни о какой любви речи даже не шло. По каким-то своим приметам Баяр вывел их к ручью, расседлал лошадей – и они повалились на кинутое на траву одеяло. Уснули мгновенно, и даже степняк не проснулся до утра. Где там! В этот раз Женька открыла глаза первой, осторожно выбралась из-под тяжелой руки, сбегала до ближайших кустов, умылась в ручье и развела костер. Когда ее муж проснулся, она уже заварила чай и подогрела вчерашние угурские хлебцы.

Улыбнулась его сонному виду и взъерошенным волосам, хихикнула, когда Баяр, оглядываясь, помчался к кустам, а потом, фыркая, умывался и измочил рубаху. Разделся до исподнего, демонстрируя ей свое совершенное тело. Не смотреть она не могла, глаза сами скользили по его груди и мускулистому животу.

Завтракали в неловком молчании. Женька то и дело краснела, думая про себя только об одном: дальше ли они поедут, или он прямо сейчас сделает ее своей? Передавала ему хлеб и вздрагивала, когда их пальцы соприкасались.

Вкуса еды Баяр не чувствовал совершенно. Сейчас Дженна могла скормить ему что угодно, даже яд. Не заметил бы. А как она на него смотрела! Тут даже дурачку понятно было бы: эта женщина вся – его, до кончиков холодеющих от волнения пальцев. Смог, приручил, уже забрал. Осталось только руку протянуть.

Он и протянул, отставив чашку с недопитым чаем, тихо сказал:

– Иди ко мне.

Секундное колебание, тень сомнения на лице – и она подползла ближе. Губы у Дженны дрожат, дыхание сбивается. Чего боится? Он точно знает – не его. Боли? Нет, никогда он не обижал женщин. Никакой боли не будет, в себе Баяр уверен.

Потянул девушку на себя, бережно уложил на покрывало. Быстрыми легкими поцелуями касался щек, лба, носа. Не торопился. Развязал осторожно тесьму на рубашке. Шершавыми пальцами провел по ключицам. Нежно. Трепетно. Прильнул ртом к трепещущей жилке на шее.

Женька зажмурилась, прикусила губу. Было немного страшно, но теперь она точно знала – силой не возьмет. Не обидит. Хотел бы – уже давно бы взял. Интересно, а он сам раздеваться собирается? Ей еще с привала у реки нравилось поджарое тело степняка. С каким удовольствием она бы потрогала его… Сегодня, наверное, не рискнет, слишком уж цепенеет от его прикосновений, слишком трясется в предчувствии неизбежного, но завтра… Или, может, позже… Но смотреть ей никто не запретит! Как же хорошо, что они не в шатре, а под ясным небом!

Он осторожно потянул вверх ее рубашку, стягивая через голову, замер, любуясь.

– Очень красивая. И вся моя.

Ей оставалось только опустить ресницы, соглашаясь. Твоя, конечно, а как иначе?