– Самое сладкое, – признался Баяр, пряча лицо в ее мягких волосах. – А ты сомневалась?

– Ну…

– Три дня, сайхан. А потом я не выпущу тебя из своих рук всю ночь, обещаю.

– Мм… я буду ждать. И скучать.

– Я тоже. И кто бы мог подумать, что за маской волчонка скрывалась такая удивительная женщина? Знаешь, мы так хорошо подошли друг другу… а дети, зачатые в любви, рождаются сильными и здоровыми.

Женька замерла, затаила дыхание. Дети?

О боже, дети! Они ведь не предохранялись и вообще… как тут предохраняются? Вот уж к чему она точно не готова, так это к детям. Девять месяцев таскать в себе кусок мяса, блевать, выглядеть, как обожравшаяся корова – с уродливым пузом и опухшими ногами, а потом рожать в муках и антисанитарии! Здесь нет роддомов и акушерок, и УЗИ, и эпидуральной анестезии, и консультантов по грудному вскармливанию. Нет прививок и детских врачей. Роды в принципе процесс опасный – а тут, в степи, чистое самоубийство! Вон не так давно у хана наложница родами померла!

Даже если ей повезет и она родит и выживет – зачем ей ребенок? Женька детей терпеть не могла. Мелкие крикливые отродья, одни проблемы от них! Она и сама такой была – сколько раз ей твердили в детском доме, что она ущербное, никому не нужное и всем мешающее убожество? Даже родная мать ее в роддоме бросила, потому что… потому что Женька – сплошное разочарование для всех. И Баяр в ней тоже разочаруется рано или поздно, и ребенка своего она полюбить никогда не сможет, так зачем же рожать и обрекать его на жизнь с такой матерью?

Словно наяву вдруг зазвучал в голове голос няньки: «Зачем вы только на свет появились, отродья пьяниц и наркоманов? Такие как вы никогда и никому не нужны, только деньги из государства сосете! Все равно сдохнете в подворотне, когда вас отсюда выпустят». Да, права оказалась нянька. Женька сдохла, как ей и предсказывали.

Слезы вдруг сами хлынули из глаз ручьем. Она так давно не плакала, а теперь вдруг (после слов Баяра о детях) поняла, что все зря, и мечты ее глупые – зря, и все мысли о любви. Баяр очень скоро поймет, какая она никудышная, неправильная, и не женщина вовсе, а подделка. Кроме первичных половых признаков и нет в ней ничего женского. Сжалась в комочек, дрожа, кусала пальцы, чтобы не завыть в голос и не разбудить мужа. Ни к чему ему видеть ее слабости. Сейчас она выплачется и снова упрямо схватит лук, научится стрелять, а потом вскочит на коня и полетит убивать иштырцев. Может, из нее не получится мать и жена, а вот воин – обязательно получится.

Женька думала, что утром ей станет легче. Не стало. В голове суматошно метались глупые мысли. Баяр сказал, что у них будут дети – но детей не будет, это она решила точно. Надо бы с ним поговорить, потому что такие дела в одиночку не решаются. Это просто нечестно по отношению к мужчине, который заслонил ее собой от гнева хана и взял всю ее вину на себя.

Да и просто: она ведь воин. А воины не бегают от неприятных разговоров и не лгут своим близким.

Поэтому она, дождавшись, когда муж закончит несомненно важный разговор с Нараном и раздаст указания – а Баяр решил остаться у ручья еще на пару дней, чтобы мясо достаточно просушилось – подошла к нему и попросила прогуляться с ней в степь. Ну хотя бы, чтобы лошадей проверить.

Он кивнул молча, все замечая: и бледность ее, и поджатые губы, и испуганный взгляд. Что снова натворила эта девочка? Он даже предположить не мог, но заранее готовился к неприятностям. Вряд ли она уводит его от чужих ушей, чтобы признаться в любви.

– Баяр, – тихо сказала Женька, уже измучившаяся от своих мыслей, – мне нужно с тобой поговорить. О важном.

– Говори.

– Понимаешь, я… не хочу детей. Не готова.

Она посмотрела ему в глаза, смело, прямо, даже не подозревая, какой удар наносит.

– Моих детей? Или просто – не хочешь?

Очень трудно было сдержать полыхнувшую злость. Не сорваться, не оттолкнуть от себя эту женщину. Самое тяжелое оскорбление для кохтэ – когда женщина говорит мужчине, что ей не нужны его дети. Вот тебе и мечты о будущем с ней.

– Ты дурак? – Дженна округлила глаза и подняла брови. – Если дети – то только с тобой! Мне другого и в голову бы не пришло!

Выдохнул. Тяжесть в груди начала растворяться.

– Просто… я ведь без семьи росла. Не знала родителей. Ну какая из меня мать? Я любить не умею – вообще, совершенно!

Что-то в глазах ее было еще. Слова, что она говорила, звучали логично и правильно, но она лгала. Себе, ему, он чутко чувствовал эту трусливую, детскую ложь.

– Это все?

Вот. Теперь он увидел и понял. Страх, ползучий, как змей, заставляющий задыхаться. В ней говорил этот страх.

Осторожно взял ее пальцами за подбородок. заставляя смотреть себе в глаза.

– Чего ты испугалась?

– Я? Я ничего не испугалась, – прищурилась зло, упрямо выставив подбородок. – Я вообще ничего не боюсь. Просто… не хочу. Детей. Совсем. Никогда.