К примеру, овец резать сейчас самое время. Не всех, а увечных или слабых. А по осени пустят под нож козлов и баранов. Шкуры выделают, будет у кохтэ теплая одежда и одеяла на зиму.

Что делать с козьим молоком? Сыр, разумеется. Бат умеет, Айдар умеет, да много кто умеет. Вот Баяр-ах вернется, и сразу начнут.

– Курут делать будем, Дженна-аах, – охотно сообщал Бат. – Молока много теперь, много запасем, – и, улыбаясь ее недоумению, показывал маленькие, размером с яйцо куропатки, шарики.

Не то сыр, не то сушеный творог, Женька не поняла. Но раз кохтэ делают – пусть. На вкус так себе удовольствие, с голодухи сойдет.

Баяр отсутствовал почти неделю. Женька уже извелась, то и дело поглядывала в ту сторону, куда он уехал. Ждала, волновалась – а вдруг с ним что-то случится? А вдруг он не вернется вовсе? Иштырцы напали, змея укусила, заболел – или еще какая напасть? С фантазией у нее всегда было все в порядке. Гнала от себя эти мысли, уговаривала потерпеть, да только все видели ее напряжение, жалели и старались подбодрить: лучшие кусочки за ужином подкладывали, подолгу с ней разговаривали, одну не оставляли, да еще напоминали: Баяр-ах – заговоренный. Его стрела не берет, зверь не трогает, конь под ним не спотыкается. К тому же с ним Наран, который за своего командира жизнь отдаст. Да, это утешало.

А вернулись просто, буднично: темнело уже, когда всадников заметили дозорные. Один в лагерь примчался – предупредить, чтобы баню подготовили и еду, остальные встречали.

Сердце у Женьки заколотилось так сильно, что даже в груди защемило. Хотелось вскочить на коня и мчаться навстречу мужу. Побоялась смешной показаться, навязчивой. Ничего, ночью никуда от нее не денется, она в этом была уверена.

Вот всадники, усталые и потные, спрыгнули с коней, огляделись, напились, принялись распрягать скакунов, попутно рассказывая о привезенных богатствах, хвастаясь еще и двумя большими пастушьими собаками, очень им сейчас нужными. И только тогда Женька посмела подойти.

Баяр искал ее глазами, про себя досадуя, что жена его не больно-то и ждала. Кошка дикая, значит, не скучала, не тревожилась. А он ведь не задержался, спешил домой, к ней. А Дженна светлые свои глаза прячет от него под ресницами и ничего не говорит, молчит. Обидно. Полюбит ли она его когда-нибудь? Баяру это было очень важно.

Что ж, раз она молчит, то и ему сказать нечего. Подарки, что он привез жене и сестре, отдаст утром, когда выспится. Пока же поест горячего, в бане быстро вымоется (жаль, что нельзя Дженну туда затащить – не один он провонял своим и конским потом за долгий путь), а потом – потом вся ночь у него впереди. Лишь бы жена не была против.

Против Женька точно не была, ждала его в шатре с нетерпением, остро сожалея, что ей не хватило смелости выйти и позвать его. Что же он медлит? Нашел дела важнее, чем ночь с ней? Как ей показать свое нетерпение, как найти слова? Может, лечь обнаженной на подушки? Или все же остаться в сорочке – тонкой, почти не скрывающей очертания тела?

Раздеться не решилась, стыдно. Нелепо. Пошло. Но когда он вошел – горячий, пахнущий дымом и свежестью, не утерпела, не смогла, прильнула к нему всем телом, увлекая на постель. Он хотел ей что-то сказать, но она приложила палец к его губам, шепнув:

– Потом поговорим. Я так скучала, муж. Ждала тебя.

Баяр широко раскрыл глаза, удивляясь, а Дженна вдруг наклонилась, щекоча короткими прядями волос его шею, и коснулась губами плеча. Показалось ему? Нет. Еще и еще. Она его целовала, касалась языком, оставляя влажную дорожку вниз по груди, по ребрам. От острого быстрого укуса в бок его вдруг выгнуло. Сдавленно застонал, схватил ее двумя руками.

– Нет. – Она уперлась сильными ладонями в его ребра. – Погоди. Просто позволь мне…

Сглотнул гулко, откидываясь на покрывало. Запрокинул голову, чтобы не смотреть на нее. Слишком велико искушение, нет, желание. Его уже трясло от нетерпения, а нежные губы, исследующие его живот, просто сводили с ума. Никогда с ним такого, кажется, не было. Даже в самый первый раз. Кохтэ рано знакомятся с этой стороной жизни, и он тоже… рано познал плотские радости. Слишком рано, толком и не понимал ничего, ему даже особо не понравилось. Потом, конечно, распробовал… Но вот такого, чтобы едва сдерживать стоны, когда еще не было ничего – с ним не случалось никогда.

А она мучила его, издевалась, облизывая со всех сторон, покусывая, впиваясь ногтями в покрывающуюся мурашками кожу. А потом… да. Он ощутил ее губы там, где и мечтал, но даже представить не мог, что она посмеет. Удовольствие пронзало, как копье. Он уже не мог ни о чем думать – только принимать, только постанывать от горячих ее губ и пальцев в самом центре его возбуждения.