А Женька неожиданно для себя просто кайфовала. Какой он вкусный, как пахнет, как она скучала по нему и его худощавому мускулистому телу! Ей хотелось всего его попробовать, схватить, укусить, съесть, в конце концов! И стоны его тихие распаляли так, что она увлеклась своей игрой. Собиралась ли она заходить так далеко? Ни в коем случае. Ей такие развлечения всегда были противны. Пробовала, приходилось – почти насильно. Теперь же она целовала его, ласкала, ловила его дрожь и возбуждалась сама: до головокружения, до мурашек, до сладких спазмов внизу живота. Отдавала, наслаждаясь этим. Владела своим мужем – брала его. Губами, руками, языком. Он – ее добыча. Трофей. Как сладко!

А потом вдруг он напрягся, как натянутый лук, подскочил, схватил за плечи и опрокинул на землю, рывком сдирая сорочку. Она даже пикнуть не успела, как оказалась распята под ним. Первый же удар бедрами – острый, ошеломляющий – заставил ее оцепенеть. Словно все тело свело судорогой, похолодели даже пальцы ног. Еще, еще. И вот она впивается в его тело ногтями, крича протяжно и жалобно, как степная птица, а он замирает, утыкаясь лбом в ее плечо. Женя чувствует, как возле ее груди стучит его сердце. Очень громко и быстро.

Все, он все?

Нет. Дрожит, напряжен. Спина влажная, грудь ходит ходуном, тяжелое дыхание на ее губах, его глаза – почти дикие сейчас, с искрами безумия. Зажмурилась, вдруг осознав, как сильно он ее желает, едва ли не впервые полностью и абсолютно принимая свою сущность. Она – женщина. Может быть, и воин. Но женщина – его женщина. Рядом с ним – можно.

Почему остановился, чего ждет?

Потянулась губами к его плечу. Прикусила, лизнула. Подалась бедрами навстречу, широко раздвигая ноги. Он вдруг вышел, заставив ее жалобно и испуганно скулить. Это наказание такое за ее инициативу? За то, что посмела хоть немного, но быть главной?

– Баяр, я…

– Ш-ш-ш, – сильная ладонь зажимает рот.

Вторая рука рывком переворачивает на живот. Оглаживает спину и ягодицы, трогает, ласкает, рисует пальцами узоры. Теперь уже дрожит Женька. Выгибается, мычит в его ладонь, прижимается задом к его паху, пытаясь поймать его жар и такое явное возбуждение.

Тихий, но очень довольный смех, он наполняет ее, как сосуд вином – сразу и до краев. Соприкосновение тел, словно небо и земля сошлись в одну неровную линию горизонта, совпадая всеми впадинами и выпуклостями. Неторопливые, такие глубокие и основательные движения!

Горячий воздух, которого так не хватает, вибрирующий рык над ухом. Нарастающее напряжение, вспотевшие виски, онемевшие пальцы. Настоящее безумие. Все быстрее, сильнее, ярче. Волна в ней поднялась такая, что снесла все на своем пути, закружила, унесла прочь разум. Остался только он, его сила, его руки, его хриплый громкий стон, ее крик и ослепительное, ошеломительное наслаждение. Женька никогда даже не подозревала, что так бывает. Ей и раньше было с ним хорошо, но сейчас…

Она не чувствовала ни рук, ни ног. Ее качало, штормило, из глаз текли слезы. Не в силах пошевелиться, она распласталась на покрывале, заново учась дышать.

Баяр перевернул жену, замер, увидев ее слезы, испугался, что причинил ей боль, заглянул в глаза, пытаясь понять, что сделал не так. Напугал? Измучил в очередной раз? Был слишком груб? Кажется, он снова сорвался, как тогда, в брачную ночь. Взрослый мужчина, воин – разве можно так? А она смотрела доверчиво, нежно, и глаза сияли, словно… любила его.

С тех пор как сотня Баяра покинула стан, стало тихо. Молчали старые женщины, чьи сыновья ослушались хана. Шептались мужчины, пугливо оглядываясь и замолкая, если к ним приближался кто-то из сотников.

Карын расхаживал по стану с гордым видом, точно петух. Ему отсутствие младшего брата явно было на руку. Теперь-то не возникало сомнений, кого старый хан назначит наследником. Все знали, что Тавегей любил третьего сына больше всех остальных своих детей, ну разве что еще единственная дочь полностью владела сердцем отца, но это понятно.

Для Охтыра очень многое было непонятно и даже дико. Неужели ради какой-то девки, да еще и чужеземной, можно выгнать своего сына? Девку надо было убить, ну ладно – пусть не убить, достаточно кнутом выпороть. Баяр, пожалуй, не позволил бы убивать свою жену, не простил бы. А кнут что – только кожу попортит. К тому же, скорее всего, сам Баяр за нее спину под кнут и подставил бы.

Нет, так тоже нехорошо. Унижения своего командира сотня бы не простила. Взбунтовалась бы и все равно ушла.

Что же это получается, хан нашел единственно верное решение?

За ответами Охтыр пошел к Аасору, вывалил ему все свои сомнения и с надеждой уставился на старика.

– И что ты от меня хочешь, мальчик? – с насмешкой спросил шаман, сунув Охтыру в руки деревянную ступку с пестом. – Растирай осторожно до самой мелкой пыли.

– Хочу ответов. – Мальчишка отставил ступку в сторону, не собираясь заниматься какой-то ерундой.

– А зачем тебе ответы? – Аасор снова впихнул ему в руки ступку.

– Хочу разобраться, что происходит. – Охтыр понял, что придется тереть, и неохотно, лениво заработал пестом. – Мне все это не нравится.