– Это сироты? – все никак не могла понять девушка. Она всякие дикости видела в прошлой жизни, но это уж совсем не укладывалось в голове.

– Кто-то, наверное, и сирота. Но обычно – просто лишние рты в семье.

– И что теперь? – жалобно спросила Женька.

– Заберем к себе. Не бросать же их тут. Или ты думаешь по-другому?

– А… конечно, не бросать, – с этим пунктом Женька была совершенно согласна. – Но что с ними делать?

– Растить. Были угурцы, будут наши дети. Да, Наран? Возьмешь себе в шатер одного?

– Если твоя сестра станет моей женой, – живо отозвался рыжеволосый. – Хоть всех возьму.

Женька спрыгнула с лошади, разглядывая новое пополнение их народа. Мелкие, грязные, наверняка – вшивые. Младшему на вид не больше двух, двум старшим девочкам – лет десять. Всего детей два десятка. Ну как так-то?

Баяр тоже подошел. Один из малышей, кажется, его испугался, зарыдал в голос, а ее невозможный муж опустился перед ним на колени и, взяв за плечи, что-то начал тихо шептать ему на угурском. Успокоил, осторожно утер слезы с чумазых щек.

Женька застыла, широко распахнув глаза. На какое-то мгновение она словно вернулась в свое прошлое. Дети, воспитатели, прогулки на огороженной высоким забором территории – будто в клетках зоопарка. А Баяра уже окружила детвора, что-то ему рассказывая. Он же подхватил на руки самого маленького и подошел к Дженне. Та глядела на него… странно. Впрочем, он и не ждал, что она вдруг воспылает желанием взять в их шатер ребенка.

– Посадишь перед собой на лошадь, – равнодушно велел степняк.

– Баяр, я…

– Не спорь.

Ладно, что делать. Дети есть дети, тем более что Женька сама такая же – брошенная и никому не нужная. Молча забралась на коня, затравленно сверкая глазами, взяла малыша, осторожно прижала его к себе. Тот дрожал. Да ладно, парень, теперь все будет хорошо, папа Баяр вас всех не бросит.

Каждый всадник посадил перед собой ребенка, Наран ухитрился даже двоих взять.

И все же, все же… Не было у нее никогда к детям любви какой-то особенной. Ну и что, что они такие же, как она? Люди и люди, только маленькие.

А ведь она совершенно ничего не знает о детях. И младенцев ни разу на руках не держала. Не чувствовала никакого трепета, не знала нежности. И так будет и дальше – родит она ребенка и захочет сбежать, как ее мать. В ней гены кукушки, как же глупо было предполагать, что она может стать матерью!

Ребенок перед ней сидел тихо, Женьке приходилось его придерживать, волей-неволей прижимая к себе. Не так уж это оказалось и страшно, хотя… Жалко как-то, даже болезненно. Как котенка. Наверняка – вшивый. Одет совершенно не по погоде: в какую-то тонкую рубашонку с прорехами, ноги босые. Очень грязный, просто немыслимо. Волосы черные слиплись сосульками. На щеках – светлые дорожки от слез.

Она злилась. Несмотря на всю нелюбовь к этим… человеческим личинкам, с ними так нельзя обращаться! Зверенышам намного легче. В измученном теле щенка не бьется пламень разума. Душа не стонет от отчаяния и полной беспомощности. Она-то все это помнила, до зубовного скрежета, до острой боли. Страх. Усталость. Голод. И – безнадежность, беспомощность. Дети – абсолютно беззащитные. Их просто предали, как ее саму, как Костика, как всех тех, кто рядом с ней засыпал, мечтая о семье.

Как можно было бросить их одних в поле? А если бы шакалы пришли раньше? А если бы кто-то наступил на змею? А если бы их просто не заметили?

Люди – твари. Даже дикий зверь не выкинет своего детеныша вот так.

И вдруг Женька внезапно поняла, почему не могла, не хотела, боялась стать матерью. В каждом этом ребенке жила ее личная боль. Она была одной из них и опять сиротела. Это ее сейчас бросили посреди степи. Это она сидела в седле рядом с ханшей, боясь даже дышать. Больно, как же ей стало больно!

Она мучительно прикидывала в уме, сколько уже у них в стане семей. Найдутся ли для детей родители? Захотят ли их взять в свои шатры другие женщины? Или Баяр все же скажет: «Дженна, вот это наш сын!» Хоть бы нашлись. Женька и сама не знала, что ответит мужу. Подбирала в голове слова, спорила, возражала ему – и отчаянно трусила. Потому что понимала – если кому-то родителей не хватит, она возьмет их всех. Только бы они больше не боялись. Не дрожали в одиночестве и холоде. Они все были – ее младшие братья и сестры. Женька все еще – одна из них. Маленькая одинокая птичка, нашедшая свое гнездо. И своего… мужа? Отца? Старшего брата? Как-то незаметно Баяр стал для нее всем. Целым миром. Ее настоящей семьей.

И она совсем не хотела с ним ссориться – никогда. Ей слишком важно было то хрупкое еще взаимопонимание, установившееся между ними.

Уже потом, забирая у нее из онемевших рук уснувшего малыша, Баяр тихо спросил:

– Страшно было, сайхан?

– Очень страшно, – честно ответила она. – Я не смогу стать им матерью. Я…