Он кивнул, явно опечаленный. Слова ей больше не сказал, отошел, а Женьке отчего-то захотелось броситься за ним следом и закричать: «Делай, что хочешь, только больше на меня так не смотри!»

Остановила себя: будет только хуже. Не раз и не два она говорила мужу, что нормальной женщины из нее не выйдет, а он каждый раз уверял, что она ему нужна именно такой, какая есть. Она подождет немного, посмотрит, что и как. И решит. Может, и не понадобится вмешиваться.

Мрачно наблюдала она, как суетившиеся женщины кохтэ подхватили этих несчастных детей, потащили их кормить и отправили мужчин немедленно готовить баню. Не утерпела, велела всех (ну мальчишек, так точно!) брить налысо: волосы отрастут, никуда не денутся, зато вшей не будет. Покивала головой: прекрасно справлялись и без нее, даже и волноваться не стоило.

И тогда она отправилась к пленнику, который тоже глядел на творившееся в стане безобразие широко раскрытыми глазами.

– Дженна-аах, а дети откуда? – спросил Ольг изумленно.

– Да вот, в степи нашли, – мрачно ответила она.

– Чьи?

– Кажется, угурские.

– А зачем вы их сюда притащили?

– Так дети же. Не бросать же их. Теперь это – наши дети.

Пленный мальчик задумался очень глубоко, а потом тихо сказал:

– А иштырцы убивают своих детей, если от рабыни. Я видел, как мой… отец… новорожденного младенца взял за ноги…

Женька позеленела.

– Не надо, – выкрикнула она, борясь с тошнотой.

– Не буду. Дженна-аах, развяжите меня. Я не хочу больше к иштырцам. Я много думал… Лучше буду кохтэ.

– Ты уже не ребенок, Ольг, – грустно ответила Женька. – Все не так просто. К тому же ты пытался прирезать Охтыра.

– Хотел бы – прирезал бы, – фыркнул парнишка. – Пожалел дурачка.

Она только глаза закатила в ответ на такую самоуверенность.

Весь день Баяр занимался свалившимся на его голову нежданным благословением. Он действительно был рад. Дети – это награда. Великие предки уходят на небо, а когда им там становится скучно – возвращаются на землю младенцами. Чем больше детей рождается в семье, тем лучше. Бесплодные женщины – всегда горе.

К вечеру без родителей не остался ни один малыш. Даже суровая Гаюна выразила желание стать матерью двум девочкам-близняшкам, но Баяр твердо сказал ей, что у ребенка должны быть отец и мать. И тогда Гаюна решительно направилась к Айрату, который давно ходил за ней хвостом, и потребовала, чтобы тот немедленно взял ее в жены. Айрат, страшно довольный таким поворотом событий, сопротивляться не стал.

Все это Женька наблюдала будто со стороны, вновь чувствуя себя чужой в степном народе. Двое их тут было чужаков – она и Ольг. Оба светловолосые и светлоглазые, как брат и сестра. Ольг будто бы тоже чувствовал это родство, принимал пищу и воду только из рук жены хана. И разговаривал охотно только с ней, да иногда еще с Нараном, который даже камень мог разговорить.

– Если ты меня развяжешь, я тебя точно убью, – буднично сообщил Женьке Ольг. – По-моему, это будет прекрасно. Хан ваш очень расстроится и вообще… Отличная месть.

– Не убьешь, – так же равнодушно ответила Женька. – Ты же мужчина. Мужчины беременных баб не убивают.

– Ты что, беременная?

– Кажется, да.

– Почему вокруг тебя не водят хороводы?

– Я еще никому не говорила.

– А мне за что такая честь?

– Я, наверное, все же собираюсь тебя развязать. Не сегодня. Но развяжу. Бежать тут некуда, твои тебя просто убьют. Не поверят, что ты смог сбежать. Готова спорить, тебе и без того постоянно за масть доставалось, а братья без мизинцев еще и наговорили всякого. Тебя дома не ждут, Ольг. Прими это.

А к вечеру закатили пир, празднуя и обретение детей, и свадьбу Айрата с Гаюной. Пели, жгли костры, пили какую-то дрянь из перебродивших ягод, кричали, кажется, даже танцевали. Баяра постоянно окружала толпа, все от него что-то хотели, что-то рассказывали, хлопали по плечам – словно это он был женихом. Мелькали подолы юбок, разноцветные шали, остро пахло жареным мясом и кислым потом. Звуки бубна и низкое вибрирующее пение выворачивали душу, заставляя сомневаться в собственном разуме. Дым обволакивал стан. Женьке казалось, что она попала не просто в другой мир, а в какую-то нереальность. Все было ненастоящим: и люди эти, веселые, красивые, сильные, и запахи, и небо над головой – пронзительно-звездное. Такое черное и словно обрызганное молоком. Серебряный звон монист, женский смех – томный, завлекающий.

Ей вдруг сделалось дурно, от запахов затошнило. Она встала, покачиваясь, отошла в сторону. Ее вырвало.

Утерев злые слезы, умылась и ушла в свой шатер. Возвращаться было невыносимо.

– Твоя жена нас не уважает, – сказал брату Сулим. – Не разделила с нами праздничную трапезу. Не села возле нашего костра. Чужеземка.

– Да. Ты правильно сказал: она не знает традиций, а я оставил ее одну. Пойду к ней.

– Твоя жена важнее всего народа? Ты – хан теперь, Баяр. Не смей. Люди не поймут.