Надзирательница шарахнулась назад, подхватила висевший на цепочке свисток, и издала три резких сигнала, от которых резануло в ушах. В следующий миг она бросилась к двери и пинком выбила ее ногой.

— Тревога! — закричала она так, словно ее убивали. — Нападение на надзирателя!

Она вылетела в коридор. Гнаться за ней было бесполезно — сам приду в руки охраны.

Бежать?

Позади меня слегка пошевелилась несчастная Катерина. С трудом оторвав голову от пола, она тут же снова ее уронила. Я забеспокоился, что девчонка слишком сильно ударилась.

— Катерина! — я подскочил к ней. — Катя! Ты как?

Она не издала ни звука. С и без того бледного лица сошли последние краски, и выглядело это жутко. На всякий случай я приложил руку к ее шее, ища пульс. Нащупал. Ровный, просто замедленный. Давыдова дышала, но, кажется, провалилась в беспамятство. Видимо, то лекарство, которым ее снова накачали, начало действовать. Забористая же у них здесь была дурь.

Нам-то что делать, Хруст?

Я взглянул на потайную дверь. Ну уйду сейчас — так все равно же найдут. Я был свидетелем того, как эта надзирательница обращалась с Давыдовой. Как минимум, имел место «неуставняк», а я мог разболтать. К тому же эта садистка увидела на мне печать. Значит, они точно станут меня искать по всем палатам и не успокоятся, пока не поймают. Вопрос, что будет дальше…

Вылезти на улицу? На окнах были решетки. Сперва выбить стекло, потом разогнуть прутья… Наверняка у меня бы это получилось с таким приливом сил, но на это уйдет слишком много времени. Катя точно не помощница, да и не факт, что она бы не сдала меня, будь она в сознании. Все же сумасшедшая, ненадежная.

Резче, Хруст! Нужно успеть главное — сообщить, каким-то способом дать понять Софии, что ты оказался прав. Что и она тоже не зря подозревала неладное.

Я заблокировал дверь кроватью и принялся рыться в прикроватных тумбах. Нашел огрызок карандаша и кусок какой-то бумажки — то ли старая справка, то ли обрывок инструкции к какому-то препарату. И написал только одно слово — «Друзилла». Затем быстро свернул бумажку и затолкал в резинку штанов — в дырку люверса, из которого выходила тесемка.

А затем направился к потайной двери. Может успею добежать до своей палаты и оставить записку. София точно придет. Спрячу так, чтобы нашла. Я уже говорил ей о Друзилле — она поймет, если совсем не дура. Поймет, что нужно сообщить Темной матери и поставить на уши весь ее страшный Орден.

Но было поздно.

Тайная дверь распахнулась, треснув меня по лбу. На пороге стояла та самая садистка, избившая Катерину, а за ней — двое крепких охранников.

— Куда-то собрался? — сладко улыбнулась она.

Я инстинктивно покосился на основную дверь. Она уже дрожала от ударов.

Вот же дерьмо. Сам загнал себя в ловушку.

— Что здесь происходит?!

Голос Тимофея Викторовича сейчас звучал, как труба ангела. Лекарь застыл в дверях пустой палаты за спинами надзирательницы и охранников.

— Я спрашиваю, что здесь происходит? — прогремел он.

Красотка-надзирательница обернулась к нему с милейшей улыбкой.

— А здесь у нас, дражайший Тимофей Викторович, происходит задержание нарушителя. Этот воспитанник оказался не в своей палате, а при попытке выяснить причину напал на меня.

Ах ты ж дрянь глазастая! Будешь строить из себя оскорбленную невинность?

Я встретился глазами с лекарем, и тот едва заметно покачал головой. Понятно, защищать он меня не будет — я сам нарвался. Да и подставлять Тимофея Викторовича тоже не хотелось — все же он мне помог. Значит, буду отвечать сам.

— Я просто увидел дверь, она оказалась открыта… — начал я, но меня остановил удар под дых. Я скрючился, выплевывая воздух.

— Прекратить! — взревел лекарь. — Напоминаю, вы в Лазарете. А это — мой подопечный, который восстанавливается после тяжелой травмы.

— Ваш подопечный сломал мою дубинку, — отрезала надзирательница и продемонстрировала огрызок своего оружия. — Полагаю, он уже достаточно здоров, чтобы понести наказание.

Лекарь пытался защитить меня как мог.

— Это мне решать, — ответил он. — Без приказа никуда Оболенского не отпущу. Он должен быть под надзором.

Надзирательница уставилась на лекаря в упор.

— О, мы как раз и намереваемся обеспечить ему круглосуточный надзор. Особенно с учетом того, что юноша отмечен печатью Тьмы. А если вы, Тимофей Викторович, будете дальше препятствовать моей работе, боюсь, мне придется доложить высшему руководству о вашей профнепригодности. Иначе как вы могли не заметить отметину Тьмы? Или заметили, но не доложили? Тогда, боюсь, это тоже подведет вас под дисциплинарные взыскания. Поэтому мой вам совет, дражайший Тимофей Викторович. Не. Мешайте. Мне. Работать.