В этот день в отделение привезли девочку. Маленькая, едва вышедшая из младенчества тоненькая отера с фиолетовой, уже начавшей розоветь кожей. Тринити была детским медикусом со встроенным блоком имитации эмоций. Считалось, что это помогает завоевать доверие детей. Но девочка была без сознания — имитировать эмоции не для кого, а Тринити смотрела на нее, цепенея от ужаса и отчаяния. На счету была каждая секунда, но бионикл не могла пошевелиться — что-то внутри Тринити рвалось наружу, доставляя ей немыслимую, почти физическую боль. Медикус хорошо помнила свои ощущения, она даже сморщилась и задержала дыхание. Ей было ж-а-л-ь маленькую пациентку.

Это состояние длилось несколько мгновений. Тринити отчетливо помнила, что ее сознание зафиксировало эту боль, как неисправность и сбой настроек. Но это был не единственный сбой.

В каждого медикуса встроен стандартный блок диагностики и реанимации. Четкая последовательность процедур, которая давала положительный результат в девяноста шести и семи десятых процентах. Хрупкая девочка с розовеющей кожей попала в те самые три целых три десятых процента. Она никак не хотела оживать. Бионикл запустила поддержку всех систем, выровняла все параметры, но ничего не помогало: до смерти мозга оставались секунды. И тогда Тринити нарушила алгоритм.

Она потом не смогла объяснить, почему закричала. Она закричала и ударила девочку в область сердца, послав сильнейший электромагнитный импульс.

Разряды такой силы были запрещены: считалось, что это может разрушить нейронные связи. Все фиолетовое тельце вздрогнуло и… маленькое сердце стало биться. Реанимация удалась.

Тринити отстранили в ту же минуту. Ее сразу же погрузили в капсулу для снятия ошибок. И именно в это мгновение вместо шума биотической жидкости она услышала прибой, а вместо привычного провала в темноту — увидела океан.

* * *

Голубовласый профессор мешал в плошке кашу: сероватую безвкусную жижу, богатую белками и углеводами. Биологически Тринити была чем-то средним между всеми тремя расами: гладкая кожа на теле, как у отер и вирфов, но волосы на голове, как у борхов. Явное наличие половой принадлежности, но не ярко выраженные вторичные половые признаки — вечный подросток: то ли девушка, то ли юноша. Считалось, что такой образ помогает детям доверять ей: в ней есть что-то общее со всеми расами и в то же время она отличается ото всех. Однако все расы в этом мире, несмотря на массу различий, питались перорально. А значит, и биониклы были сделаны так же. Основное питание она получала все же в капсуле, но чтобы пищеварительная система работала без сбоев, два раза в день ей выдавали кашу. Ложка профессора делала, кажется, сотый круг по тарелке. Тринити терпеливо ждала. Наконец, старик поднял на нее взгляд:

— Ты опять видела сны, Тринити? — спросил он, не оборачиваясь.

Бионикл молчала. Опустила глаза в пол и молчала. Она испытывала странную смесь чувств в эти моменты. Это была гордость, смешанная со стыдом и щедро приправленная горечью. Горечью, потому что она знала, чем все закончится. Тринити не обманывала себя, этого она не умела. Сгорбленная спина профессора, его вечно отведенный в сторону взгляд лучше всяких отчетов рисовали ей перспективы. Биониклы не признаны личностями. Она такая одна. Никто больше. Потенциально могут? Да, наверное, могут. Но сейчас комитету нужно создать бионикла, способного выносить сверхвысокое давление и сверхвысокие температуры одновременно. Не время разбираться с чувствами маленького медикуса.

Официального вердикта не было, но Тринити знала, что ее судьба решена. Профессор вынес данные об аномалиях, происходивших с ней, на всеобщее обсуждение. Но комитету не нужен бионикл, умеющий страдать и любить. Все данные кропотливо соберут и засекретят, а она… она, скорее всего, будет уничтожена. Медикус знала, что профессор пытался восстановить настройки после того, первого случая. У него ничего не вышло. Она уже не поддается перестроению. Она — окончательно испорченный конструкт.

— Ты опять видела океан? — профессор все же подошел к ней. Он грустно улыбался.

— Я спасла девушку. Она живая, настоящая и живая, — Тринити помолчала. — И я для нее живая.

— Это был сон, — профессор погладил ее по рыжим волосам. — Просто сон.

Тринити молча улыбнулась.

Все утро пятницы Аля не выходила из своей комнаты. Около шести она выскользнула в кухню, заварила себе зеленый чай с жасмином и имбирем и снова скрылась у себя, уже с чашкой. Завтракать полноценно не хотелось: она сильно волновалась из-за предстоящего отъезда, да и странный сон, то и дело напоминавший о себе болью в колене, не добавлял спокойствия.

Аля достала рюкзак, который купил ей Сергей, и маленький чемодан. В рюкзак уложила обувь, белье, свитер, пару любимых трикотажных платьев, джинсы. В чемодан начала складывать косметику, фен, документы… Потом постояла, подумала и убрала чемодан назад в кровать: косметика вполне поместилась в боковой карман рюкзака, фен решила оставить дома, а документы и вовсе заняли один пластиковый конверт.