Я поморщилась. Дайте мне аттестат уже и я пойду отсюда. Трехмесячный животик еще не так был виден, но шевеление ребенка я уже ощущала. Вспомнила, как это было первый раз. Проснулась ночью, в туалет. Частые позывы — обычная вещь для беременных. На что это похоже? Во мне, будто рыбка завелась. Непередаваемое ощущение! Легкие касания… Начинаю тормошить Савелия.

— Что! Что случилось? — соскочил, как ошпаренный, готовый отразить любое нападение.

— Шевелится, — беру его руку и кладу на животик.

— Да? — хрипит и смотрит мне в глаза.

Малыш затих. Мы почти не дышали. Сквозь тонкую ткань ночнушки меня пробивало тепло от руки мужа. И маленькая рыбка снова зашевелилась. Удивление. Восторг читаю в его глазах. В душе расцветают цветы. Маленькая "рыбка" бьется в руку своего отца. Мы тянемся к друг другу в объятья. Где-то в груди тянет от переполняющих чувств. Я всхлипываю.

— Девочка моя, солнышко мое ясное, — гладит по спине.

Поглаживания становятся все настойчивее и разрастаются до нижних округлостей. Символ нежных чувств уже упирается мне в живот. Сама пищу и лезу навстречу…

— Ритааа! — возвращает к реальности голос Шатровой.

— А?! — сглатываю слюну, которая чуть не потекла от воспоминаний. И ворчу на подругу, чтобы отстала с выпускным.

После занятий, решаю поехать к Савелию, в офис, без предупреждения, сюрприз сделать. В лифте поправляю растрепавшиеся волосы. Услышав "дзинь" открываемой двери, шагнула на нужный этаж. На меня несется девица, размазывая слезы по щекам.

— Эй, ты чего? — офигеваю, когда она меня отталкивает, чтобы дотянуться до кнопки-вызова лифта.

— Обидел кто-то? — решаю выяснить причину этих слез, ведь бежала она из приемной Нестерова.

— Гад такой! — решила излить обиду заплаканная.

— Кто у нас гад? — уточняю.

— Нестеров, конечно! — фыркает мадама. — Я к нему со всей душой! — выпячивает грудь четвертого размера.

— А он не оценил душевные порывы? — сдерживаю улыбку.

— Говорит, что жена у него, любимая…, - машет руками. Ее явно не останавливает наличие жены.

— Глафира! — слышу ор своего ненаглядного и мы с "душевной" поворачиваем головы на звук. — Уволь, как ее там… эту, которая сейчас была!

— За что, Савелий Николаевич? — слышен вопрос секретаря.

— Нехрен, тут сиськами трясти! — слышна резолюция причины увольнения.

Ты ж моя лапа! — потянуло его увидеть. На скулящую дамочку уже не обращала внимания. Глафира увидев меня, набрала воздух в легкие. Я прижала указательный палец к губам: "молчи". Осторожно открываю двери и просачиваюсь внутрь. Савелий стоит "руки в брюки" и пялится в окно. Потом резко разворачивается. По лицу понимаю, что еще спиной почувствовал меня.

— Ты бы предупредила, малыш, — голос становится мягким и отдает вибрацией в мое сердце.

— Пойдем кушать, — опускаю руку на животик, что мы уже голодные.

— Что сегодня желаете? — оказывается рядом. Одной рукой приобнял за талию, а другую опустил на мою руку, на животе.

— Сладкого хотим и копченой колбаски, — захлебываюсь слюной.

У меня начались вкусовые бжики. Я могла котлету заедать шоколадкой и мне жутко хотелось пива. Пива хотелось так, что начинало трясти и кружило голову.

— Пей! — поставил тогда передо мной большой бокал пива Савелий.

Вопросительно смотрю на него.

— Безалкогольное, — кивает он на пенное.

Трясущимися руками обхватываю бокал и жадно пью. С чем сравнить эту жажду? Только с помешательством. Отбери у меня тогда это пиво — убила бы, честное слово. Но как только жажда была утолена — больше не хотелось, совсем.

САВЕЛИЙ.

Мой маленький бегемотик. Скоро рожать. Сидим, как на пороховой бочке. Ребенок — шустрый. На УЗИ пол не смогли рассмотреть… ни в первый, ни во второй раз. А потом и спрашивать не стали. Ждем "стесняшку", накупив детских вещей нейтрального цвета: бежевый, салатный.

Ждали-ждали, а как оно обычно бывает — неждан подкрался незаметно. Ритуля, мурлыча какую-то мелодию, перебирает вещи в шкафу. Я с ноутом, в обнимку, на кровати. Только слышу ее "ой", хватается за живот и начинает тяжело дышать.

— Сссавелий! — через стон, тянет ко мне руку.

К тому моменту, как у Риты начались настоящие схватки, процесс сборов в роддом, у нас обоих, был доведен до автоматизма. Потому, что уже несколько раз появлялись совсем не слабые «предвестники». И каждый раз ночью. Моя благоверная расталкивала меня именно в тот момент, когда мне снилось что-нибудь особенно интересное и, расширив глаза, трагическим шепотом сообщала: «Все! Рожаю!» И я, зевая и натыкаясь на стены, паковал тапочки, зубную щетку и сигареты. На кой ляд, сигареты? Да, чтоб были! Прогрели машину, доехали до частной клиники, разбудили всех, кого только можно… Ну и что? Схватки утихли, раскрытия никакого, и я, тихо скрежеща зубами, везу бодрую, повеселевшую Нестерову обратно домой.