Оказалось, что далеко не каждую похищенную женщину её родные были готовы так легко потерять. Некоторые из них имели и деньги, и связи, чтобы попытаться вернуть дочь, невесту, жену, а в некоторых особенно трагичных случаях, даже мать. Но способность корабельных магов-харишей прятать плавучие дворцы своих правителей практически никогда не давала осечек. Страшно даже представить, сколько бедных украденных женщин оказалось заперто до конца своих дней в неуловимых гаремах привыкших к безнаказанности хопов.

Вот вернусь и от души «отблагодарю» Балалайку за организованную ею экскурсию…

***

Это был очень странный сон. Словно кто-то показывал мне кадры документальной съемки. Большинство из них было сделано как будто впопыхах и далеко не с самого удачного ракурса. А временами мне и вовсе начинало казаться, что я бесплотный дух, реющий никем не замеченный над героями этого загадочного кино.

Сначала я увидела Матильду, дочь хозяйки швейной лавки Урелии Кларк. Затем и саму мидрессу. Девочка играла на крыльце черного входа, увлеченно прыгая по ступенькам. В то время, как её мать оживленно общалась с очередной своею клиенткой, разворачивая перед той рулон отливающего золотом розового шёлка.

Затем я стремительно переместилась, очень быстро пронесясь мимо окна графини фон Лару. Старушка сидела в окружении своих приятельниц и о чём-то увлеченно с ними беседовала. Трепетали роскошные веера, а в воздухе над престарелыми кокетками, если присмотреться, можно было заметить полупрозрачное облако пудры, которой они без сомнения злоупотребляли.

Вид воркующей над колыбельками с малышками несколько взбудораженной Клары заставил истосковавшуюся душу наполниться горькой пронзительной тоской. Сколько бы себя ни корила, а я уже не могла воспринимать особняк Уракайских иначе, чем любимый дом, все обитатели которого давно ощущались семьей.

Как-то вдруг оказалось, что свой прежний мир с доставшейся мне по наследству от мамы квартирой теперь виделся словно картинки из чужой, не совсем реальной жизни. Я поняла: прошлое окончательно отпустило меня. И теперь, несмотря на все препоны и злоключения, так отчаянно сильно хотелось сохранить те истинные сокровища, которыми легко и незаметно наполнилась моя новая реальность.

Когда очередной кадр сменился, я очень пожалела, что так и не смогла увидеть Тая. Постепенно складывалось впечатление, что мне показывают исключительно лиц женского пола.

Вот и в этот раз передо мной предстала незнакомка. Невысокая, средней комплекции девушка, с почти прозрачными, каким-то странно-проникновенными, речными глазами. В её длинных светлых волосах, казалось, запутался сам туман. Одетая в простое старенькое платье, незнакомка спокойно перебирала сушеные травы. В какой-то момент она даже вскинула голову, посмотрев ровно в то место на потолке, где над нею зависла невидимая я. Словно что-то почувствовала.

Но долго думать о произошедшем мне не пришлось. Трогательная фигурка спящей калачиком Миреке быстро сменилась ненавистной Лирой Свирской в роскошном траурном наряде. Она раздавала отрывистые приказы снующим туда-сюда опечаленным слугам, а глаза её сверкали торжеством.

Являющиеся передо мной картины представлялись странной нарезкой бытовых сюжетов, не привязанных ни к времени, ни к месту. Казалось, что настоящее на них легко сменялось прошлым, а прошлое резко уносило меня в не столь далёкое будущее. День чередовался с ночью, а что-то радостное и светлое — с тревожным и печальным.

К счастью, надменное лицо жестокосердной красавицы стремительно сменилось новым, совершенно мне неизвестным. Теперь передо мной сидела полная, сурового вида женщина средних лет, следящая за целым выводком одинаково одетых в светлые платья девочек лет десяти-двенадцати. За ними последовали другие женские портреты. Целый калейдоскоп самых разных лиц — и преклонных лет, и совсем юных.

В конце концов, я оказалась на краю пропасти. Вернее, это был глубокий, темнеющий опаленными краями разлом. Он казался незаживающей раной, вспоровшей плоть некогда цветущей долины. Теперь вокруг была лишь бескрайняя иссушенная степь с редкими островками зеленых оазисов.

Отчего-то смотреть на это было больно. И эта угасающая красота долины, и расколовший её надвое чудовищный разлом — всё казалось каким-то противоестественным, неправильным.

Я посмотрела вниз, в эту страшную, убегающую в бесконечность пропасть. В ней, словно на дне треснутого сосуда, переливаясь радугой и перламутром, клубилась сама магия. Живая и первозданная сила, рожденная созидать, но способная и на страшные разрушения. Кровь и кислород этого мира. Она изливалась из земной тверди, словно те нити-сосуды, по которым она прежде свободно струилась, наполняя все вокруг сияющей манной, беспощадно и бездумно взяли и рассекли пополам.