— Может быть, может быть… — Старик напряженно задумался.

Мне казалось, ещё немного и я увижу, как натужно скрипят шестеренки в его повредившейся голове.

— Проклятая память! — с досадой воскликнул ундер, и я даже на мгновение устыдилась своей вынужденной лжи. — Так всё-таки кто он? Я что-то никак не припомню.

— Это Тайрин, ваш любимый и единственный внук. Гордость и надежда. Только сегодня вечером вернулся из южного поместья, куда вы его отправили для укрепления здоровья.

Я намеренно подчеркивала высокую ценность ребенка, как бы подсказывая старику, как к тому следует относиться.

— Он что-же, болен? — скривил рот дядюшка Цвейг.

Болезных он не любил. Я бы даже сказала — презирал.

Но к подобному вопросу я тоже была готова и успела сочинить ответ, так же призванный поднять рейтинг Тая в глазах крайне амбициозного главы семейства.

Ещё ранее на занятиях с Каспаром мне удалость узнать, что, как правило, магия пробуждается у мальчиков подросткового возраста. К тому же, подобное почти всегда происходит благодаря катализатору, роль которого зачастую исполняет злополучный реврейн. Но иногда, а вернее будет сказать, крайне редко, сильный дар заявляет о себе гораздо раньше. И хотя обретение магии в раннем детском возрасте и служит доказательством несомненного могущества рода, подобное событие скорее стресс, чем радость. Если, конечно, ребенка, в котором пробудился дар в семье любят. Мощная магия в чем-то сродни электричеству. Неокрепшие тело и разум — как провод, лишенный изоляции. Не всякий ребенок может пережить раннее обретение силы. Однако если уж пережил, ценность его взлетала до небес. Такие дети в Андолоре были на перечёт и все они находились под опекой короны.

— Ни в коем разе, дядюшка, — поспешила возразить я. — Просто дар крайне рано пробудился в мальчике и ожидаемо сильно истощил, в силу малого возраста, неокрепший организм.

Лагала я об это сознательно. Риск, что меня уличат был невелик, так как нередко после дебютного проявления магических способностей ребенок ещё несколько лет мог никак не проявлять их повторно. Считалось, что эта пауза необходима для успешного слияния и восстановления.

— Неужели?! — обрадованно оживился дядюшка Цвейг.

Иногда его взгляд становился настолько мудрым и осознанным, что я пугалась: «А вдруг его безумие отступило?»

— Что ж, — довольно изрек он. — Подойди сюда, мой мальчик.

Ундер изобразил свою фирменную улыбочку, которая заставляла нервничать и бывалого головореза Ланзо. Но молодчина Тай даже не вздрогнул. Он отпустил мою руку, за которую держался всё это время, и спокойно подошел к старику.

— Здравствуйте, дедушка, как поживаете? — точно так, как я учила, спросил он у него.

Застав меня врасплох, старик неожиданно прослезился.

— Теперь хорошо, мой мальчик, теперь хорошо…

С дядюшкой Цвейгом мы провели не меньше часа. После утреннего приступа старик выглядел слабее чем обычно, однако внезапное обретение магически одаренного внука (да простит меня Бог за эту ложь во спасение!) так его воодушевило, что он тут же загорелся идеей организовать для Тая самую лучшую игровую комнату.

Это очень меня удивило, так как по фрагментам своего недавнего сна я уже знала, в какой строгости и аскетизме ундер предпочитал воспитывать собственных сыновей. Вряд ли у братьев Уркайских было множество игрушек. Даже в случае со мной, всё содержимое учебных комнат обуславливалось исключительно практической пользой. До своего безумия все виды праздных развлечений глава семейства считал лишним и причиняющим лишь вред. Сомневаюсь, что будь ундер в своим уме, я бы смогла донести до него простую истину — лучше всего ребёнок развивается не за партой, а именно в игре.

Ещё будучи в положении, мечтая стать образцовой матерью, я изучила целую тонну книг и пособий, почерпнув из них множество полезной информации. Например, что для маленьких детей очень важна обогащенная стимулирующими предметами среда. Конечно, в отсутствие привычных игрушек ими могут быть и палочки с камушками, но, как по мне, лошадок, корабликов, оловянных солдатиков и плюшевых медведей ничто не может заменить.

Быть может, изрядно сойдя с ума и временами впадая по этой причине то в чудачество, то в откровенное детство, дядюшка Цвейг и сам был не прочь погрузиться в мир мальчишеских забав. А возможно, просто побитый жизнью, дышащий на ладан одноухий заяц Тая, которого малыш так и таскал за собой повсюду, разбудил в старике приступ щедрости.