— Куда теперь? — устроившись в маго-паровом экипаже, спросил Ланзо, неспешно натягивая кожаные перчатки.

— В портовый рынок. За хомячком! — ответила и испуганно ойкнула, когда от резкого старта экипажа, выплюнувшего облачко белесого пара, меня резко отбросило в сторону.

— Чертов драндулет! — выругалась я, вызывая новую порцию мужского веселья.

_____________________________

*Минизетка — так в Андалоре называются дамские костюмы для занятий верховой ездой, а также для прогулок на механизированных маго-паровых повозках.

У портового рынка, как оказалось, имелось название, весьма звучное — «Фортуната», и был он крупнейшем на всем западном побережье Андалора. А также самым шумным, непредсказуемым и местами зловонным.

Вдоль мощеной пристани, со стороны доков тянулись ряды торговцев рыбой. На противоположной стороне начинались прилавки тех, кто промышлял живым товаром. В основном здесь продавали животных, экзотических и не очень, но случалось наткнуться и на людей. Точнее, рабов, с тонкой вязью непонятных символов на груди между ключиц у тех, что подороже, или же с куда более грубым клеймом полумесяца на скуле или висках — что подешевле.

Рабство как явление, особенно узаконенное, разумеется, вызывало у меня яростное отторжение. Наткнуться на вереницу сгорбленных под гнетом отчаянья и бесправия людей, прогуливаясь между клеток с райскими птичками, — это, я вам скажу, не только потрясение, но и настоящее испытание. Осознание невозможности исправить столь вопиющую несправедливость грызло меня изнутри. Но и в самом деле, что я могла сделать, если и сама весьма сильно зависела от чужой милости?

Андолор, особенно его столица Доминика, безусловно, был особым образом прекрасен, и если уж влюблял в себя, то бесповоротно. Но обратная его сторона, где угнездились работорговля и уничижительное отношение к женщинам, делала эту любовь горькой.

Я понимала, что утопала в несбыточных мечтах, но боже мой! Как же мне хотелось суметь всё исправить!

В увиденном торге живыми людьми, утешало лишь одно — Андалор не приветствовал торговлю детьми. Но стоило мне только порадоваться данному обстоятельству, как глаза зацепились за что-то яркое.

Потрясающей глубины, вспыхивающая на солнце практически алым, рыжина одного из рабов на продажу. Я против воли к нему пригляделась, тут же ощущая, как ворочается в груди, разбуженная сильными эмоциями, темная мощь моего феникса.

В кучке «дешевого товара» на перевернутой старой бочке сидел высокий, неимоверно тощий паренек, по возрасту застывший между детством и юностью. Его тонкое красивое лицо со следами побоев и истощения уродовала воспалившаяся метка. Она пламенела на виске и явно болела, пока на неё упорно пыталась присесть какая-то назойливая муха.

— Стой! — Я вцепилась в руку Ланзо точно сражающийся за свою жизнь камчатский краб.

— Что ещё? — с обманчивой ленцой поинтересовался Уркайский, хотя, будучи очень сильным магом, наверняка прекрасно ощущал идущие от меня токи темной энергии.

— Давай его купим, — стараясь подавить волнение, а вместе с ним усмирить и рвущегося на свободу феникса, запальчиво прошептала я.

— Кого? — удивился он.

— Того парня. Рыжеволосого, — стараясь быть незаметной указала кивком.

— Ты полагаешь, он сойдет за хомячка? — Довольный собственной остротой, Ланзо сверкнул белозубой улыбкой.

Да что такое с этим мужиком?! Раньше он был серьезным и хмурым, теперь вон лыбится и к месту, и нет.

— Хомячок у нас всё ещё впереди, — не стала я его обнадеживать. — Но рыженького нужно забрать.

— Как ты это делаешь, Реджи? — спросил с хитрым прищуром.

— Что именно? — я насторожилась.

— Как всего за пару секунд ты от умоляющего «Давай его купим» дошла почти до приказного «Рыженького нужно забрать?».

Теперь уже нахмурилась я. Мгновение подумала, а затем мысленно махнула рукой и просто пожала плечами.

— Ты что, не видишь? Это же ребенок! Как можно быть такими бесчеловечными?

— Торговля подданными стран, с которыми королевство находится в состоянии войны — законна и закономерна. Казна не может содержать такое количество пленных. Продать их тем, кто готов их кормить, гораздо гуманнее, чем просто убить, — просветил меня Ланзо и тут же добавил: — Хотя, будь я на месте пленых, предпочел бы смерть.

— Я тоже, — согласилась, ничуть не кривя душой, и Уркайский как-то по-особому на меня посмотрел.

— Вот и рыженький, разве ты не видишь? — указала на парня, то и дело сжимающего кулаки, видимо, от бессильной злобы.

Что-то предпринять он бы все равно не смог — мешали кандалы и особая блокирующая любые магические проявления пыльца. Она наносилась на инструменты для клеймения и буквально вплавлялась в кожу вместе со знаком их вечной неволи.