В легком облаке пара она вкатилась в помещение на причудливом механизированном кресле-каталке, нарочито обильно украшенном драгоценными камнями и позолотой. Сидящая в нем чрезвычайно худая морщинистая женщина была облачена в парчовое платье отчаянно оранжевого цвета с бесчисленными фестонами и бантами. На ногах, сверкая замысловатыми пряжками, красовались остроносые алые туфли, а голову венчал высокий, точно Пизанская башня, белый парик. Его украшала немаленьких размеров клетка с самой, что ни на есть, живой канарейкой внутри. Бедная птичка время от времени начинала истошно махать крыльями, всеми силами пытаясь удержать равновесие на раскачивающейся в такт женским движениям жердочке.

— Вот! Вот какой должна быть настоящая аристократка! — все не унималась старушка, и я, к своему удивлению, обнаружила, что вещает она не о ком нибудь, а обо мне.

Нацеленный в мою сторону подрагивающий палец с узелками выступающих суставов красноречиво об этом свидетельствовал.

Все именитые гости, присутствующие в этот момент в игровой, заинтригованные происходящим, принялись с интересом нас разглядывать.

— Не обращай внимания, — прошептал сквозь уголок сжатого рта возникший словно из-под земли дядюшка Цвейг. — Графиня Унна фон Лару — старая чудачка, всегда была себе на уме, а на закате лет и вовсе спятила. Это надо же! Признать в тебе женщину! — все также шепотом возмутился ундер, но вида не подал. — Вот только спорить с ней все же не стоит. Она — любимая тётушка короля… — многозначительно протянул он и тут же приказал: — Так что подыгрывай, какую бы чушь старуха ни молола.

Я в неверии уставилась на опекуна. История всё больше и больше приобретала черты дешевого водевиля. Где это видано, чтобы один безумец критиковал безумие другого?!

— Подойди же скорее, дитя моё! — повелительным жестом позвала графиня, и я почувствовала, как ундер пытается незаметно меня подтолкнуть ей навстречу.

Делать было нечего. Я привлекала слишком много внимания. Оставалась маленькая надежда изобразить рядовое знакомство, перекинуться парочкой ничего незначащих фраз и как можно быстрее любезно откланяться. Но не тут-то было!

— Ах, мин сальмон*, что за стать, что за формы! — едва ундер представил нас друг другу, даже не думая понижать голос, принялась изливать свои восторги старушка. — Наконец-то я вижу истинный эталон женщины. Тело, полное жизни и энергии. Какие волосы, какие глаза, какие бедра! — практически выкрикивая, перечислила фон Лару наиболее приглянувшиеся ей части. — Не то что эти… — скривив губы, точно съела нечто крайне кислое, графиня кивнула в сторону стайки стоящих у дальней стены дебютанток.

Все, как одна, были худы до прозрачности, с гладкими низкими прическами и вечерними туалетами, делающими их ещё более хрупкими, безликими и практически бесполыми.

— Что за преступная мода на никчемность?! — риторически вопросила она. — В моё время девушки знатных родов ещё что-то из себя представляли. А что теперь? Тощая бледная немощь. Ни ума, ни талантов, ни тела, способного выносить здорового ребенка.

Последнее заявление подняло во мне шквал возмущения. И хотя признанный идеал местной красавицы и в самом деле ничего кроме скуки не вызывал, всё же я бы не спешила утверждать, что широкие бедра и упитанность — залог счастливого материнства. Не я ли сама была тому красноречивым доказательством? Однако у старухи на сей счет было своё категоричное мнение и, по странному стечению обстоятельств, оно бессовестно мне льстило.

— Много ты понимаешь! — фыркнул себе под нос ундер, но был услышан.

— Да уж побольше твоего, — не осталась в долгу графиня. — И вообще, я не давала дозволения разговаривать со мной. Я тебе ещё не простила своей дорогой Флодиры. Жаль, она была чересчур милосердна и не отравила тебя, как я ей советовала.

Путем нехитрых умозаключений, я предположила, что речь идет об одной из жен старого вояки. Кажется, о матери Волкера, обладающей выдающейся памятью и тягой к науке.

Ундер с видом победившего в споре раздражающе ухмыльнулся и оставил выпад графини без ответа.

— Лучше расскажи, мин сальмон, что ты делаешь в компании этого кошмарного старикашки? — вновь переключила свое внимание на меня женщина с канарейкой. — Неужто ему повезло заиметь приличную невесту одному из своих великовозрастных сыновей?

В ответ на её слова я неожиданно и для себя, и для ундера заметно раскраснелась. Впрочем, дядюшка решил, что причина моего смущения кроется в том, что графиня оскорбила его племянника, назвав «невестой». Едва эта мысль в нём укоренилась, как он ринулся на мою защиту, совершенно позабыв про собственный совет подпевать влиятельной старухе.

— Что ты несешь, слепая гусыня? Неужели совсем не видишь, что перед тобой парень? — набросился он на неё, вгоняя меня в ужас разоблачения.

— Какой парень, лысый пень? Только безумец назовет этот сочный бутон — мужчиной! — стояла на своем старушка.