Для нас с Таем эти вечерние посиделки стали своего рода психологической группой поддержки. Так мы отогревались душой. А уж что из данного общения черпали Гер и его команда, можно было лишь догадываться. Возможно, мы вносили приятное разнообразие в их не слишком яркую, полную тяжелой работы жизнь. Так или иначе, а новым распорядком, казалось, были довольны все.

Сегодняшние разговоры в основном крутились вокруг утреннего происшествия. А именно — здоровенной корзины с сумеречными колокольчиками. Редчайшими цветами, которые являлись широко известным негласным символом Тарквинии. Также колокольчики изображались на гербе одного небезызвестного посла… Они потрясающе пахли и стоили целое состояние. Тем более, такое их количество.

Цветы доставили в мою комнату, но вот любовалась я на них недолго. Отлучившись на занятия, по возвращении я застала не благоухающую «клумбу», а ледяную скульптуру. В воздухе все ещё витал нежный аромат, но сам подарок был безжалостно уничтожен.

Долго гадать, чьих это рук дело, не приходилось. Я уже неоднократно наблюдала, как сорвавшаяся с поводка магия Лорда рисует морозные узоры то тут, то там. Однако, увидеть на собственном кофейном столике столь впечатляющую глыбу льда я, конечно же, не ожидала. И когда только успел?

Ко всему, уж не знаю каким образом, но весть о произошедшем быстро разнеслась по дому. Эльмар счел это чем-то незначительным, Каспар с Хэйденом веселились, Ланзо выражал солидарность со старшим братом. Как к подобному событию отнесся Волкер проверить не представлялось возможным, так как он вновь не вылезал из своих зловещих лабораторий. Зато дядюшка Цвейг бурно гневался и грозился отправиться на аудиенцию к королю, дабы настаивать на взятии посла под стражу.

Это старый ундер ещё не знал, что Эктор Озарийский посмел пригласить меня на танец, а я взяла да и не отказала.

После приема, на обратном пути, в экипаже было так холодно, что замёрз, по-моему, даже кучер, который сидел на облучке. Возвращались домой мы в урезанном составе. В просторном, обитом бархатом салоне кареты сидели я, Рэт и дядюшка. То и дело мой взгляд натыкался на постную физиономию Лорда, хотя я и пыталась запретить себе даже смотреть в его сторону.

В каком-то смысле прием у герцогини закончился моей победой, однако была она горько-сладкой, с отчетливым привкусом поражения. Наверное, идея заставить Рэта ревновать — не самая революционная, но до определенного момента казалось, что она неплохо работает. По крайней мере до тех пор, пока в разноцветном вихре кружащихся рядом на паркете пар я не увидела своего Лорда, бережно обнимающего довольную Балалайку…

Эталонная аристократка по представлениям местной знати легко и грациозно выписывала сложные пируэты, всячески демонстрируя чуткую послушность воле ведущего её в рилсе мужчины.

Вид Рэта, танцующего с другой, вероятно, гораздо более привлекательной для его вкуса женщиной, неожиданно меня потряс и больно ужалил в самое сердце. Отчего-то до этого момента я была уверена в том, что глава Тайного Приказа относится к породе вечно хмурых и совсем не склонных к светским развлечениям людей. На самом же деле оказалось, что Рэтборн прекрасно вальсирует и умеет быть галантным. Вот только не со мной.

Но больше всего злило выражение лица Балалайки. На мгновение, когда наши с ней взгляды встретились, на дне её выразительных темных глаз явственно вспыхнуло злорадное торжество. Торжество и угроза, словно Рэт был желанным трофеем, а я посмела на него посягнуть. Посягнуть и остаться не у дел.

Тот факт, что Свирская считала, будто Уркайский отдавал свои предпочтения ей, а вовсе не нелепой сопернице, которая непонятно откуда взялась, раздражал неимоверно. Как и то обстоятельство, что настойчивое внимание, которое вдруг принялся уделять мне посол Тарквинии, похоже, и вовсе играло противной аристократке на руку.

Как итог, на обратном пути в закрытом пространстве экипажа между нами с Лордом летали молнии. Я злилась на него из-за Балалайки, он на меня — из-за Озарийского. Хотелось верить, что причиной тому была ревность, однако точащее душу сомнение упрямо твердило, что Уркайский просто не выносит непослушания.

Так или иначе, а обстановочка вышла накаленная. Однако, самый старший мужчина в семье, казалось, совсем не замечал ни холода, ни враждебной тишины. Дядюшка Цвейг, укрыв ноги теплым клечатым пледом, спокойно устроился в углу роскошной кареты и в наступившем полумраке безмятежно спал, тревожа меня излишней бледностью.

Дома мы с Рэтом не сказали друг другу ни слова. А наутро доставили цветы из посольства, и Лорд таки выразил своё отношение к происходящему, впрочем, снова обойдясь без слов.

Наверное, меня должна была огорчить порча столь утонченного и ценного подарка. Вот только вместо этого я, напротив, вдруг почувствовала себя какой-то невесомой и счастливой.