Пленные стремились попасть на работы в город, поехать с водовозкой за водой или за хлебом. На эти работы существовала очередь. Местное население жалело несчастных. Проезжали по всей Молокановке и всегда жители давали еду. Поэтому каждый, кому попадала упряжка на привоз воды, считал себя счастливым. Бочку возили четыре-пять человек. Единственным способом вырваться из плена было записаться в Добровольческую армию.

Осенью девятнадцатого года в азовском лагере началась эпидемия тифа, дошло до мобилизации городского населения на рытьё ям для захоронений. Прокурор Новочеркасской судебной палаты, обеспокоенный тем, что положение в Азовском лагере может «крайне неблагоприятно отразиться на деле борьбы с большевизмом и общем успокоении», в представлении начальнику Управления юстиции при Главнокомандующем Вооружёнными силами на Юге России написал: «Условия содержания в этом лагере пленных красноармейцев, часто против воли попавших в ряды советских войск, таковы, что перед ними бледнеют все жестокости немецкого плена. В лагере до десяти тысяч человек пленных, содержащихся в таких антигигиенических условиях, что смертность достигает ста тридцати человек в день. Хоронят умерших ежедневно массами, в общих могилах, едва засыпая трупы землёй, причём медицинский надзор, по-видимому, совершенно отсутствует, и недавно один из погребённых, зарытый живым, ожил, разрыл землю и вышел из могилы. В другой раз красноармеец, которого признали умершим и принесли хоронить, перед погребением встал на ноги. Заключённые доведены до отчаяния, случаи самоубийства часты, и недавно один из заключённых в целях самоубийства бросился на штык часового. Отношение содержащихся в лагере к государственной власти, конечно, самое враждебное…».

Случаи с погребением живых ещё людей случались неоднократно. Обессилевших от голода, больных тифом, потерявших сознание принимали за умерших и хоронили. Некоторым, как отмечалось в рапорте прокурора, удавалось спастись. «Представление прокурора Новочеркасской судебной палаты» заканчивалось словами: «…с точки зрения человеколюбия и в целях обеспечения общественной безопасности необходимо принять самые настоятельные меры, чтобы ликвидировать лагерь самым безболезненным способом». Представление было доложено деникинскому военному министру Лукомскому, который, в свою очередь, из Ростова сообщил в Новочеркасск донскому атаману генералу Богаевскому: «Слухи об указанных в «Представлении» возмутительных условиях содержания военнопленных в этом концлагере доходили и ранее, и если теперь не принять самых решительных мер к изменению коренным образом условий содержания военнопленных в концлагере…».

Меры не приняли.

Интерлюдия.

Второго августа восемнадцатого года, англо-американскими войсками и местными белогвардейцами была свергнута Советская власть в Архангельске. В "правительство Северной области" вошли шесть эсеров, два кадета и "народный социалист" Чайковский (председатель), а военное командование белых на Севере возглавил монархист Чаплин. Новая власть провозгласила своим лозунгом "восстановление попранных свобод и органов истинного народовластия".

Чайковский был по-своему интересный человек: старый народник, полвека боровшийся с самодержавием, ещё до революции руководивший социалистическим кружком "чайковцев", который и получил в истории название в его честь. Казалось бы, отнюдь не царский сатрап и не ретроград, а вполне прогрессивный и передовой деятель. Так, может быть, при нём белая власть имела "человеческое лицо", была более гуманной и человечной?

О нет, о нет! Как раз наоборот, как будто для того, чтобы показать всем, что "дорога в ад вымощена благими намерениями", террор на Севере вышел прямо-таки из всех берегов.

Именно "демократическое" белое правительство Северной области во главе с благообразным старичком-народником Чайковским умудрилось пропустить через свои лагеря и тюрьмы более шестнадцати процентов жителей области (за решётку попало пятьдесят тысяч из трехсот тысяч населения, каждый шестой).

Для понимания масштабов сравним размах "чайковского" террора, скажем, с "1937 годом". Население СССР составляло в 1937 году сто шестьдесят два миллиона человек, следовательно, для равенства с масштабами "чайковского" террора арестовать следовало более шестнадцати миллионов человек. Между тем под арестом в 1937–1938 годах находилось в разное время от 1,2 до 1,8 млн человек. На порядок меньше! Никогда, ни за один год или за два года "красной" власти через лагеря не проходило не только такое количество людей, ни даже втрое меньшее. Даже в самые "многопосадочные" годы при Сталине (начало 50-х) в лагерях не сидело более двух процентов населения страны.