— Как ни странно — есть. Я вам об этом говорила ещё тогда, когда пыталась отговорить действовать принуждением. Только вам придётся действительно очень сильно переступить через себя, чтоб заслужить его прощение.

— И что я должна буду сделать? — почти шёпотом поинтересовалась Повелительница.

— Вам лучше с посольством передать артефакт связи и поговорить с ним самой. Не знаю, если я расскажу вам всё, не сочтёт ли он это нарушением своего запрета, — мудрая Бинелла прекрасно понимала: то, что Повелительница смиренно (тоже не факт) выслушает по артефакту связи, ей самой может стоить головы. Если матриарха в очередной раз переклинит, как клинило всё последнее время при упоминании о Шелде Рисленте. Ну нафиг, своя голова дороже. Пусть сама разбирается…

***

Как ни странно, но после утреннего разговора с прорицательницей, когда срочно посланная за ошейником в ритуальный зал стражница вернулась ни с чем, матриарх как-то обмякла и успокоилась. И пробыла в таком умиротворении весь день, вполне успешно разбираясь с накопившимися за несколько дней государственными делами. Невероятный факт, что столь жестоко и несправедливо обречённый ею на гибель юноша внезапно воскрес, вселило в неё веру в возможность чуда, когда удастся всё отыграть вспять и вымолить прощение.

Срочно вызванная к Повелительнице эйра Лорейн поначалу испугалась за психическое здоровье своей венценосной родственницы. Все же она также присутствовала в ритуальном зале в момент той драматической развязки и всё видела своими глазами. Но рассказ о том, что информацию принесла Бинелла, а потом обнаружилось, что из запертого ритуального зала исчез бесценный артефакт, всё же заставили главу госбезопасности усомниться в незыблемости собственных представлений о возможном. Тем более, что именно её, эйру Лорейн матриарх отправляла в Дарт с целью проверить, действительно ли он жив. Эйра имела достаточно возможности изучить его манеру поведения, чтоб сделать выводы, он это или не он.

День закончился тем же, с чего и начался: общением с великой провидицей. В этот матриарх смогла удивить до глубины души госпожу Ннагу, начав разговор с извинений за то, что не прислушивалась к мудрым советам и позволила себе обвинить её же в своих ошибках. А после попросила помочь понять, почему она так неадекватно резко, бурно и без всякой логики реагировала на Шелда.

Прорицательница долго что-то шептала себе под нос, после чего грустно сказала:

— В этот раз всё было против вас. Вы помните ритуалы, которые в возрасте трёх лет проводили над своей старшей дочерью? Они считаются обязательными для всех наследниц трона Драуры. Так накладывают на дроу особую защиту, которая избавляет принцессу-наследницу от излишней покладистости, снижает ценность эмоций и заставляет стремиться к безграничному контролю и над окружающими, и над собой. А Шелд, желая сделать вам приятное во сне, усиливал вашу женственность, чтобы подарить больше наслаждения и радости, как он её понимал. И случайно создал острый конфликт женственности с установками правительницы. В результате сам и пострадал.

— То есть вместе нам не быть… — мрачно констатировала матриарх.

— Не сказала бы, — возразила прорицательница, — Сейчас оба исхода пока равновероятны. Но я не могу после его запрета рассказать, о чем пойдёт разговор с ним и чего стоит ждать. У вас достаточно сильная связь, которая подтолкнула его придти в ваш сон и пойти на сближение. Но как именно станет возможно примирение теперь — я не знаю…

***

Этой ночью Аресса увидела удивительно яркий сон. Ей снилось, что она — человеческая девушка, родившаяся среди людей, внешне чем-то напоминающих сартанцев. Но в отличие от расположенной на берегу океана Сартаны, её родная деревня располагалась высоко в горах и была со всех сторон окружена гигантскими белоснежными пиками, настолько высокими, какие Арессе никогда видеть не доводилось. Таких огромных гор не было ни в Драуре, ни в Эльфаре, ни в Тардии.

Всё вокруг было странным, но с другой стороны она жила в этом странном мире и он ей казался привычным. Днём она выполняла тяжёлую работу крестьянки, а вечером убегала к горной реке, где встречалась с любимым юношей. Это был совершенно неунывающий балагур и хохмач. Рядом с ним её отпускала усталость. Но юноша был беден да и не особо стремился богатеть тяжёлым трудом. Поэтому семья собиралась выдать её, первую красавицу, сразу за трёх сыновей деревенского старосты[1]. Юноша предлагал ей убежать вместе с ним, но она не слишком доверяла этому весёлому охламону, поэтому предпочитала с ним смеяться и веселиться, но готовиться к свадьбе с куда более надёжными женихами.