Мои волосы были собраны в пышную корону из локонов цвета эспрессо, на создание которой у моего стилиста ушло почти два часа. Мой макияж был нанесен двумя визажистами, которые накрасили и подчеркнули меня так искусно, что мне не понадобились бы фильтры в фотошопе. А наряд, выбранный для меня журналом, был прямо с подиума.

Мое платье было белым без бретелек, плотно прилегающее к груди. Вырез в виде сердечка был глубоким, создавая иллюзию декольте. Юбка из фатина А-силуэта была широкой на бедрах, из-за чего моя талия казалась невероятно тонкой.

Сейчас, когда солнце садилось в этом пустынном уголке Центрального парка, было холодно. В ноябре выпал ранний снег, и деревья вокруг нас блестели ледяными кристаллами и пучками снега.

Но мне было на удивление тепло благодаря белой меховой накидке, накинутой на руки и перекинутой через середину спины. Мои обнаженные плечи все еще были открыты холоду, но волнение и предвкушение не давали холоду проникнуть внутрь.

Я собиралась попасть в журнал. Я. София Кендрик.

Я бесчисленное количество раз вела светские рубрики. Мое имя украшало их страницы всякий раз, когда моя семья делала значительное пожертвование местной благотворительной организации или когда одни из моих отношений терпели неудачу. Пресса тратила недели на размышления о том, почему распались оба моих брака. Но эта статья в журнале была не о моей семье и не о моих неудачах. Это был цикл обо мне и четырех других светских львицах Нью-Йорка, демонстрирующий наш уникальный образ жизни.

Репортер уже взял у меня интервью для статьи, и после завершения фотосессии мне оставалось ждать всего шесть коротких недель, пока я не смогу похвастаться своим журналом.

— Наклоните голову вниз и немного влево.

Я сделала, как приказал Малком, щелчки его камеры говорили мне, что я все сделала правильно.

— Черт возьми. — Он подошел ко мне и показал экран дисплея на задней панели своей камеры.

На этот раз я не смогла сдержать улыбки.

Он попал в точку.

Малком запечатлел меня в профиль, найдя правильный ракурс, чтобы мое лицо было в тени по сравнению с обнаженной кожей на моих плечах. Послеполуденный свет отбрасывал золотистый отблеск на мой и без того безупречный цвет лица, подчеркивая длинные линии шеи. Мои серьги от Гарри Уинстона свисали с ушей и соответствовали кольцу на моей правой руке, которое Малком деликатно расположил напротив моего подбородка.

Ассистент Малкома сунул нос рядом с ним, чтобы посмотреть в камеру.

— Это твоя обложка.

— Обложка? — У меня отвисла челюсть.

— В конечном счете последнее слово остается за журналом, — сказал Малком. — Но это лучшая фотгоафия, которую я снял для этого проекта. Как только я внесу некоторые незначительные правки, это будет очевидный выбор.

Появление интервью в журнале определенно стоило того, чтобы им похвастаться. Но обложка? Это было наравне с похвалами моей сестры.

Обри постоянно упоминали и обсуждали в журналах Fortune 500 или в периодических изданиях, таких как The Wall Street Journal. Эта функция должна была появиться в журнале NY Scene, и хотя это было менее известное издание, в последнее время оно набирало большую популярность. Люди называли NY Scene следующим New Yorker.

И я собиралась появиться на обложке их новогоднего выпуска.

Может быть, образ жизни, который я выбрала, в конце концов, не был таким уж издевательством.

Может быть, я, наконец, буду восприниматься как нечто большее, чем другая дочь Кендриков, симпатичная, которая многого не достигла.

* * *

— София, как ты могла не рассказать мне о статье? Ты же знаешь, что мы должны быть осторожны с прессой.

— Я хотела, чтобы это было сюрпризом. И я не сказала ничего плохого. Она взяла все, что я сказала, и исказила это! — Я плакала в телефон, сидя скомканной кучей на полу в гостиной.

Слезы покрыли мои щеки. Сопли капали из моих ноздрей. Моя обычно загорелая и яркая кожа покрылась пятнами, а глаза были слишком опухшими. Я была воплощением уродливого крика.

И все из-за этого несчастного журнала.

Час назад я была так взволнована, когда мой швейцар принес десять экземпляров NY Scene. Я заказала дополнительные, чтобы у меня было что подарить родителям, а что-то поставить в рамку.

Но это было час назад, еще до того, как я прочитала статью.

Теперь я имела дело с последствиями еще одной классической ошибки Софии. Мне никогда не становилось легче слышать, что я подвела своего отца. Мне всегда было больно читать одно из осуждающих сообщений моей сестры.

Серьезно? Не могла бы ты хотя бы попытаться не ставить нас в неловкое положение?

Это жгло, хотя боль была просто тупой по сравнению с моим собственным мучительным унижением. Слова, которые репортер использовала, чтобы описать меня, были жестокими. Читать их было все равно что получить удар плетью по коже.

Вместо того, чтобы быть стильной, она назвала меня поверхностной и безвкусной.

Вместо того чтобы быть очаровательной, она назвала меня наивной и фальшивой.