Линди ждала. Она стояла на дальней стороне центрального островка, одетая в черные брюки и черный свитер. Ее взгляд метнулся к табуреткам под островом, тихо приказывая нам сесть.

Как только мы устроились, воздух в комнате стал тяжелым, пока мы ждали, когда она заговорит. Я держала рот на замке, но позволила своим глазам блуждать, в основном, чтобы избежать ее пристального внимания.

Дом Мэги был старым, вероятно, построен в семидесятых, но они сделали кое-какую реконструкцию. Может быть, Дакота помог. Белые шкафы выглядели новыми. Кварцевые столешницы были мягкого серого цвета. Кленовые полы были заделаны, но оставлены в их естественном тоне.

Кухня напомнила мне фермерский стиль, популярный в настоящее время на дюжине выставок интерьера. В этом доме все прошло идеально.

На ум пришел комплимент, но я оставила его при себе. Я сомневалась, что Линди хотела услышать, как эта нью — йоркская дизайнер интерьеров относится к ее дому.

Неловкое молчание затянулось, пока, наконец, Дакота не взбудоражил комнату долгим вздохом. Он отпустил мою руку, опершись предплечьями о стойку. Мягким тоном, который он часто использовал со мной, он спросил:

— Как у тебя дела, мама?

— А ты как думаешь? — огрызнулась она. Тон Дакоты, должно быть, не действует на нее так, как на меня. — Твой отец умер, я прошу тебя переехать домой, чтобы быть со своей семьей, а вместо этого ты останешься в Ларк-Коув.

С ней.

Невысказанные слова прогремели на кухне.

Глаза Линди наполнились слезами, и она повернулась к нам спиной, доставая салфетку из коробки рядом с раковиной. Ее плечи затряслись, когда она заплакала.

— Я дам вам возможность поговорить. — Я коснулась предплечья Дакоты и соскользнула со своего стула.

Он попросил меня поехать с ним, но этот разговор был не для моих ушей. То, что я буду сидеть здесь, только усложнит ему задачу. И его маме.

Поэтому я вышла из комнаты, оглянувшись через плечо, когда Дакота тоже встал, подошел к своей матери и притянул ее в свои объятия.

Линди рухнула на него, прижимаясь к нему и плача.

Желая дать ей это уединение, я направилась по коридору, планируя присоединиться к детям в гостиной. Но в трех шагах от кухни в поле зрения появилась Розен. Она бросила на меня сердитый взгляд и покачала головой, удерживая меня на месте.

Мне не были рады в зале. Я не была нужна на кухне. Так что я слонялась по коридору, застряв в подвешенном состоянии.

Поскольку больше идти было некуда, я осмотрела стены. Они были завешаны рамками с фотографиями. Большинство фотографий были более старыми, тех времен, когда Дакота был ребенком. Он был красивым мальчиком, худощавым и долговязым подростком, пока не наполнил свое широкое тело мускулами. В большинстве случаев у него в руке был баскетбольный мяч.

Там была одна фотография, которая привлекла мое внимание. Дакота стоял на линии штрафного броска, готовый нанести свой удар. Его отец стоял в стороне с гордой улыбкой на лице.

Когда Джозеф перестал улыбаться Дакоте? Может быть, он никогда этого и не делал.

Самым печальным было то, что Дакота никогда об этом не узнает. Их разговоры останутся незаконченными, их раны незажившими.

Сердце Дакоты было разбито сожалением. Если его мама сильно настаивала на том, чтобы он переехал домой, я не знала, хватит ли у него сил или энергии в данный момент сопротивляться. Он больше не оставит нерешённых проблем со своей семьёй.

Не дави на него, Линди. Слушая мультики в одном ухо и плач Линди в другом, я умоляла об этом снова и снова.

Будущее, которое я начинала видеть с Дакотой, будет стерто навсегда, если он вернется сюда. По эгоистичным соображениям я хотела, чтобы он остался в Ларк-Коув, пока мы не разберемся в себе.

Ему нужно было быть свободным, чтобы жить своей жизнью. Чтобы сделать свой собственный выбор. Чтобы сиять.

У этого прекрасного мужчины были крылья. Почему его семья не могла их увидеть?

— Мне жаль, мама, — тихо сказал он, когда она заплакала.

— Ты собираешься вернуться?

— Нет.

Через несколько секунд до меня донесся звук посуды, которую вынимали из шкафа и ставили на стойку.

— Я сожалею, что не смог наладить отношения с папой, — сказал Дакота. — Это будет преследовать меня вечно. Я не хочу этого с тобой.

— Тогда возвращайся домой. Будь со своей семьей.

— Я не могу.

Миска с грохотом упала.

— Почему?

— Я люблю тебя, мама. Я люблю Коко и Розен. Я люблю детей. Но я не могу. Я не хочу, чтобы это прозвучало так, будто я осуждаю твой выбор, но я не хочу такой жизни.

— А София? — Спросила Линди.

— Она в моем сердце.

— Как долго она там будет?

— Всегда.

У меня перехватило дыхание, в груди зародилась надежда. И, как всегда, мои глаза наполнились слезами.