– А если посмотришь вокруг, эти длинные плоские камни, о которые мы спотыкаемся, части вертикальных каменных гробов, построенных гораздо позже. Полагаю, мы видим лишь малую часть рунных камней. Остальные скрыты деревьями. Но, держу пари, они образуют круг. Окружающий периметр – гораздо более старое место, так как тут есть кромлехи и коридорная могила.

– Взгляни еще на деревья. Тут есть каштаны. Дубы. Рябины, а еще березы. Они словно служат ограждением. Границей для создания внутреннего покоя. Такие есть у христианских погостов. То есть эти деревья были посажены позже. Вероятно, за последние несколько столетий, когда была построена церковь. Удивительно. Какая находка!

Люк молча смотрел на напряженное, заинтересованное лицо Хатча.

– Могилы каменного века построены, наверное, за три тысячи лет до нашей эры. Они такие старые, что похожи на груды камней. Я прошел бы мимо, если бы не увидел рунные камни и церковь. Кромлехи и коридорная могила были почти полностью засыпаны. Либо разрушены. И видны лишь их фрагменты, понимаешь? Но в какой-то момент все это будто законсервировали. Не недавно, но где-то в последние несколько столетий. Они бы так не сохранились, если бы о них не заботились. Кто-то присматривал за этим местом около четырех тысяч лет, когда церковь еще не стала заброшенной, а каменные могилы опрокинутыми.

Люк внимательно посмотрел на Хатча. Словно ожидая финального резюмирования, которое пролило бы свет на то, как это поможет им выбраться из леса. Он не хотел, чтобы энтузиазм Хатча закончился рефреном, что они заблудились в лесу с неисследованным захоронением, которому четыре тысячи лет. И что они потратили сегодня шесть часов, чтобы прийти к нему по старой тропе. Тропе со следами от колес телеги, ведущей от тех затерянных среди деревьев, жутких домов. Хатч подмигнул ему.

Пошли в часовню.

Каменный ярус у фундамента просел в черную землю, а следующий ярус сполз вниз, накренив строение к земле. Прямые углы и линии выгнулись. Все здание перекосило. Крыша отсутствовала. Некоторые балки с шиферной плиткой сохранились, обнажившись как кости почерневшей грудной клетки. Трехоконные переплеты с обеих сторон зияли пустотой. С железных шарниров свисали остатки сгнивших деревянных ставень. Другие видимые металлические части почернели либо насквозь проржавели.

В двадцати футах от разрушенного крыльца часовни молча сидели на своих рюкзаках деморализованные и обессиленные Фил с Домом. Дом снова закатал штанину и придерживал грязную повязку, наложенную Хатчем на распухшее колено. Рот у него был разбит, а из рассеченной нижней губы по грязному подбородку все еще текла кровь. Кончик носа покраснел и распух, верхняя губа была малинового цвета. Из ноздрей торчали кусочки туалетной бумаги.

Стоя у крыльца часовни, Люк, чувствуя дискомфорт, понял, что они с Домом оказались так близко друг от друга впервые с момента драки. Он едва мог поверить в случившееся, стыдился инцидента и был обеспокоен своим душевным состоянием. Он был обессилен, сахар в крови понижен… он почти не спал последние трое суток… и все же. Это он напал на Дома. На Дома, своего друга.

Вплоть до сего момента Люк держался тропы, ведущей к кладбищу. Он шел впереди и следил, чтобы остальные видели его и знали, что идут в правильном направлении. Иногда Хатч кричал:

– Шеф, где ты?

Или:

– Шеф, покажись!

Но теперь, когда они с Хатчем, закончив прогулку по кладбищу, обратили внимание на разрушенную церковь и все собрались в одном месте, Люку стало труднее держать дистанцию с Домом.

Когда он увидел, что сделал с лицом Дома, ему стало плохо. Чувство вины продолжало вызывать в его памяти выражение шока и страха на лице друга во время его второй атаки, и он едва мог думать о чем-то другом. Оно душило его. Когда они вернутся домой, ему нужно обратиться за помощью: такая потеря самоконтроля уже не первая.

Люку отчаянно хотелось извиниться, но допустить очередную стычку он не мог. А она произойдет, рано или поздно. В какой-то момент Дому придется выпустить пар. Люку оставалось лишь убеждать себя, что он искупит вину, выведя всех из глуши. Найдет выход. Сперва воду, потом выход. Он сделает это для тех, кого когда-то любил, как братьев, даже если их дружбе пришел конец.

Хатч уставился на выветренную каменную арку над дверным проемом. Наклонился ближе и осторожно поскоблил камень перочинным ножом. Люк стоял у него за спиной. Если бы тлеющая злоба не лишила Дома дара речи, он уже сейчас орал бы на Хатча, требуя объяснить, что тот нашел в этих старых кусках камня, тогда как он проголодался, промок и заблудился. По крайней мере, приятно было не слышать, как этот голос нарушает тишину и уединение, которое им удалось найти среди бесконечных зарослей.

Хатч похлопал рукой по арке, словно показывая, что она выстоит, даже когда остальное здание превратится в груду камней.