Люк сидел не шелохнувшись и пытался выровнять дыхание. Его снова душил гнев. В такие моменты он думал, что однажды кого-нибудь убьет.

– Тебе лучше подумать, – сказал он, обращаясь к закрытой двери палатки, – как завтра ты будешь вытаскивать отсюда свою бесполезную жирную задницу. Потому что, когда ты проснешься, меня здесь уже не будет.

– Да пошел ты.

27

Фил и Дом храпели в палатках. Фил издавал нечеловеческие звуки, словно какой-то двигатель. К такому шуму Люк не привык. Они с Хатчем молча слушали этот храп, сидя друг напротив друга. Между ними, в котелке варилась новая порция кофе. Пока вода была в свободном доступе, кофе имелось в избытке. Они курили, уставившись на голубое колечко огня на плитке. Он создавал хотя бы слабое ощущение уюта в темном, как дно океана, лесу. Тьма начинала дезориентировать, если всматриваться в нее и пытаться осмыслить все, что лезет в голову. Вокруг стучали капли дождя.

Люк замкнулся в себе, погрузившись в привычные мысли. Почему у одних людей есть все – карьера, деньги, любовь, дети, – а у других ничего? У него даже близко не было подобных вещей.

Или было? Он вновь обращался к нерешенным вопросам своего бытия. Если бы в молодости он женился на одной из тех девушек, которых бросил через год знакомства, таких, как Хелен, Лоррейн или Мел, походил бы сейчас на Дома, Фила или Хатча?

Вся тяжесть последних лет снова навалилась на него. Даже здесь, в этом месте, в этих условиях, после всего, через что ему пришлось пройти, он не освободился от собственных мыслей. Всякий раз, останавливаясь передохнуть, когда внешние раздражители утихали, он чувствовал себя каким-то изношенным и смертельно уставшим от жизни. Он был вынужден признать, что не получил ничего взамен страданий, бездомности, изменения направления или отсутствие такового, за свои осечки и ошибки. И он признался себе, что всегда мечтал о том, что было у его друзей: о семье, доме, карьере, их мнимой удовлетворенности жизнью. Пару лет назад его осенило, что без всего этого нельзя рассчитывать на признание. И это действительно так. Особенно в этом мире, и когда тебе далеко за тридцать. В то же время он презирал себя за жажду иметь то, что есть у Хатча, Фила и Дома, – недостижимые миры, которые многие считают чем-то само собой разумеющимся. Ненавидел себя за желание признания, зная, какие непростые чувства вызывает у него любая работа и отношения с другими людьми. Тем не менее, он мечтал обо всем этом. Это лежало в основе его жалкого существования и отчаяния. Может, он так и умрет неполноценным, неуверенным, разочарованным.

– Старик, я кое-чего тебе не рассказывал. – Хатч говорил тихо, но его голос был напряжен, будто он собирался сделать трудное признание.

Люк посмотрел на Хатча. Свет от огня выхватывал из темноты лишь его глаза и рот. В капюшоне и узкой шерстяной шапочке Хатч был едва узнаваем. Люк подозревал, что тот собирается рассказать ему о своих находках в церкви или лачуге, которые утаил от других. Либо о том, что он допустил просчет относительно их местонахождения на карте.

Люк приготовился слушать.

– Говори прямо. Это девиз сегодняшнего вечера. Только без иронии и всякого дерьма. А то я уже сыт по горло.

– Я заметил.

– Думаешь, я зашел слишком далеко?

– Не то слово. С тобой не соскучишься, шеф. Похоже, они в шоке от твоего поведения.

Люк почувствовал первые уколы совести, но обрел контроль над собой.

– Нет. Я не перегнул палку. Я должен был выговориться.

– Ясно.

– А ты просто стоял в стороне. У тебя тоже бывают моменты. Никогда не замечал, что кто-то топчет тебе яйца, когда у тебя кризис. Почему со мной должно быть по-другому? Я этого не потерплю.

Какое-то время Хатч молчал. Потом заговорил:

– Люк, я бы сказал, что в Лондоне ты спалил несколько предохранителей. Таких, которые не заменить. Сделал это сам. Когда я был консультантом по выплатам. Помнишь?

Вместо того чтобы инстинктивно включить защитный механизм, Люк кивнул.

– Сейчас я не в очень хорошей форме. Если честно, я уже сыт по горло.

– А попробуй направить свою ярость в правильное русло.

– Я иногда бываю очень зол. Наверное, я психопат или что-то в этом роде, – заявил Люк тоном, не терпящим возражений.

Хатч рассмеялся.

– Я серьезно. Этим утром. С Домом. Это уже не первый раз. Со мной было такое в метро, по дороге на работу.

– Ни фига себе!

– Месяца два назад. Какой-то придурок влез в вагон, прежде чем я успел выйти. Знаешь, там объявляют, что сперва нужно выпускать людей. И еще про то, как перемещаться по вагонам. Но никто не слушает. Как бы то ни было, я полез в драку. Вытащил этого пиздюка за шею из вагона и уложил. На платформу. На глазах у трех сотен людей. Мне было плевать. Я просто хотел, чтобы этот засранец знал, что нельзя лезть в вагон, когда кто-то выходит.

– Тебя арестовали?

– Оштрафовали.

– Шутишь?

Люк покачал головой.