Люк ждал, что козел опустит рога и начнет рвать его одеяло. Представил себя прижатым к задней стенке кровати и пронзенным рогами. Со вспоротым животом, вывалившимися в постель дымящимися внутренностями. Он подумал о Хатче, Филе, и его лицо непроизвольно сложилось в гримасу ужаса.

Но козел просто стоял над ним, не шевелясь, почти торжественно, возвышаясь до коричневатого потолка.

Это их палач? Но если так, почему на нем пыльный черный костюм и грязная рубашка без воротника? Изношенные рукава пиджака заканчивались на середине передних ног. Или рук? Грязный пиджак так тесно сидел на плечах, что передние конечности были буквально прижаты к туловищу. Будто существо позаимствовало костюм у мертвеца гораздо более скромного телосложения.

Люк посмотрел на две другие фигуры.

Словно труппа дегенеративной викторианской пантомимы, они жались к возвышающемуся козлу, распространяя запах старого реквизита, пыльных кулис и застарелого пота.

Заяц был настолько ужасен, что на него нельзя было долго смотреть. Его маленький рост, не больше пяти футов, делал его даже страшнее козла. Грязный коричневатый мех рос клочьями на вытянутой морде. Безумные, янтарно-огненные, наполненные черной злобой глаза таращились из запавших глазниц. Длинные, наклоненные вперед уши слегка подрагивали. Из грязной черной пасти торчали два длинных бесцветных зуба, больше похожие на клыки, гарантировавшие своей жертве глубокое и смертельное проникновение.

Затаив дыхание, Люк приподнял вялую руку, словно заслоняясь от зубастой угрозы, нацелившейся на его горло. Длинная, покрытая грязной пятнистой шерстью шея возвышалась над молочного цвета плечами и тяжелым бюстом, который венчали ярко-розовые морщинистые соски.

Люк в ужасе отвернулся. Теперь его внимание привлек баран. Он фыркнул. Это был первый звук, изданный фигурами. Люк уставился в мертвые, голубоватые глаза барана с розовой каймой и белесыми ресницами. Казалось, тот смотрит на него с глубокой печалью, как лицо со старинной фотографии «Шоу уродов». Жесткий, пожелтевший от времени мех на голове был коротко пострижен, но все равно вился, как детские кудри. На голове была гирлянда из высохших цветов, переплетенных с веткой вереска. Под маленькими квадратными зубами и крошечным подбородком топорщился жесткий кружевной воротник. Ломкое от времени муаровое платье больше напоминало погребальный саван или старомодную крестильную сорочку, сшитую для маленькой девочки. Последнее наивное предположение об одежде барана не смягчило потрясение Люка. Более того, усилило его.

Среди какофонии визжащей музыки, силясь осмыслить сюрреалистичный ужас этого приветственного представления, он почувствовал, что не может ни двигаться, ни говорить, ни даже ясно мыслить. А посетители просто стояли, неподвижные, как манекены, и смотрели на него яркими, ужасно живыми немигающими глазами, словно чего-то ожидая: слова, крика или слабого сопротивления.

Внезапно большая черная голова козла повернулась к барану, и между ними что-то произошло. Баран встал боком, показав розовое, заросшее шерстью ухо, и наклонился к полу. Люк не видел, что там. Из кружевного платья высунулась белая человеческая рука. По-девичьи бледная и худая, с черной шипастой татуировкой на запястье. Внезапно музыка смолкла. Наступила тишина.

Люк сел прямо, прислонившись спиной к стенке коробки и прижав колени к животу. Внезапная тишина уменьшила потрясение, но ненамного. От его быстрых движений грязная овчина, покрывавшая постель, сбилась, обнажив старое сено, заполнявшее коробку.

Почему я не на больничной койке? Он задался вопросом, не сожгло ли в нем еще один предохранитель повторное появление черного козла. Так он на всю жизнь рискует остаться очень нервным человеком.

Козел поднял вверх две человеческие руки с длинными пальцами. Именно такие были приделаны вместо копыт к существу, которое Люку довелось увидеть.

Грязные ногти на тонких пальцах вцепились в волосатые щеки козлиной головы и подняли ее верх, явив под маской лицо, от которого Люку захотелось отвернуться.

Слой какого-то белого грима полностью покрывал лицо, кроме обозначенных черным цветом морщин на лбу и в уголках угрюмого рта. От сплошных пятен черного грима, покрывавшего глазницы, глаза казались еще более запавшими. Толстые губы тоже были выкрашены в черный, но под жаркой маской большая часть грима с них стекла. Теперь они ухмылялись, обнажая желто-коричневые, как сырая кукуруза, зубы.

Длинные черные волосы, слипшиеся от пота, свисали маслянистыми веревками вокруг крупного скорбного лица. Темные линии, похожие на рубцы, шли от переносицы на лоб, придавая бледному лицу хмурое выражение. Глаза были холодными, ярко-синего цвета. В их пристальном взгляде читалось высокомерие и сознание собственной важности. У мужчины была длинная всклокоченная борода. Струйки белого грима натекли на нее, покрыв волосы глазурью, напомнившей Люку листву зимних деревьев из набора игрушечной железной дороги.