Потом все начали вопить. Запели свои непонятные визгливые песни. Стали пить из рогов. Вскидывать тощие руки к небу, которое он видел сейчас у себя под ногами.

– Ты умрешь на кресте лже-мессии, Люк! Это так здорово, гребаный назарей! – прокричал Фенрис ему в лицо.

Люк невольно сморщил лицо. Он чувствовал, что вот-вот сломается. Но пересилил себя. Потом попробовал освободиться. Но, осознав глупость затеи, разрыдался. Потом закричал. И тут рассудок покинул его. Он увидел, как оно идет, нечто жидкое, похожее на пар. Потом все окрасилось в черные и красные цвета. Он услышал собственные крики. Он был рад утратить разум. Лишиться рассудка. Это не дало бы в полной мере постичь то, что скоро придет из темного леса за ним, висящим головой вниз на черном кресте.

– Ваша группа – гребаный отстой! – снова прокричал он и рассмеялся как сумасшедший. – Вы – бездарные придурки! – Ручей алкоголя побежал по животу ему в рот, обжигая словно аккумуляторная кислота. Люк выплюнул жидкость.

Перевернутый мир кружился вокруг. Огонь падал в небо. Древние деревья цеплялись корнями за землю, чтобы не сорваться в вечный купол облачной тьмы. Люк чувствовал, будто висит над огромным безбрежным океаном и вот-вот рухнет в него. Он знал, что если они отрежут веревки, он упадет прямо в небо.

Фенрис пытался его перекричать. Он снова задел Фенриса, и знал это. Тощий глупый мальчик не любил, когда жертвы оказывают сопротивление.

– Эй, Суртр, – крикнул он фигуре, возбужденно скачущей вокруг костра с накрашенным лицом. – Я умру, а ты останешься толстой и уродливой. Ты похожа на лягушку, жирная блядь! У тебя самая вонючая манда на свете! – кричал он до хрипоты.

Потом Локи пытался усмирить Фенриса, который своим накрашенным белым лицом походил на обезьяну бонобо, обезумевшую после какого-то эксперимента.

Люк кричал в небо, в землю, в бесконечные деревья. Он хотел сойти с ума и просто кричать, когда оно придет за ним. Низко пригнувшееся к земле, быстрое и страждущее. Он звал его.

– Давай, иди сюда, вонючка! Давай! – Он вцепится ему зубами в морду из последних сил.

Вскоре сознание Люка стало меркнуть, он почувствовал слабость. Распухшую, горячую голову нестерпимо кололо.

Локи что-то кричал старухе. Он был явно зол на нее. Но та с равнодушным видом молча сидела на своем маленьком стуле. Локи отпустил Фенриса. Тот подбежал к крыльцу, тыча пальцем в старуху, и тоже стал кричать и размахивать перед ней кулаками. Локи же принялся ее умолять. Потом он что-то крикнул Фенрису, повернувшись к нему лицом. Между ними возникла потасовка. К сцепившимся парням подбежала Суртр и закричала на Фенриса.

Старуха встала и покинула крыльцо. Вернулась в дом и закрыла дверь, оставив спорящих снаружи.

Наконец их голоса стихли. Локи что-то тихо сказал Суртр. Та торжественно подошла к проигрывателю и выключила музыку. Даже огонь костра не казался уже таким сильным. Все просто стояли на улице, остывая на сыром темном воздухе. Лес тоже затих. Как старуха, он был молчаливым, старым и равнодушным.

Но только не безжизненным. От страшного давления у Люка в глазах потемнело, и последнее, что он увидел, были их лица. Бледные лица и розоватые глаза, в которых отражалось пламя костра. Маленькие белые люди наблюдали за ним. Наблюдали, а потом растворились среди деревьев.

63

Светит полная луна, и лес за окном изменился. Он стал больше, чем раньше. Сейчас он покрывает всю страну до берегов холодного моря. Сияющий. Величественный. Эпохальный. Вечный. Люк чувствует себя перед ним совсем крошечным.

Сверху вновь слышатся голоса. Теперь он понимает этот шепот.

– Посмотри. Посмотри, – шепчут они. – Посмотри вниз.

На лугу, под небом, заполненным огромной луной, он видит белую фигуру в венке из цветов. Она сидит в телеге, груженной окровавленной дичью. Фигура раскачивается на сиденье как кукла. Или, может, сопротивляется чему-либо.

За телегой следует процессия. В пробивающемся сквозь тьму серебристом свете он видит скачущие тощие фигуры в древних лохмотьях. Они резвятся и дурачатся рядом с телегой. Их путь лежит в место, такое старое, что даже голоса на чердаке сказали, что забыли его истинный возраст. Возможно, последнее из всех старых мест.

Когда придет время, будет ли он взывать к небу вместе с ними? – спрашивают они. – Будет ли произносить старые имена вместе с ними? Услышав имя, он должен произносить его вместе с ними, затаив дыхание.

Фигуру в белом одеянии и венке из мертвых весенних цветов вытаскивают из телеги. Фигурой внезапно оказывается он сам. Теперь он стоит среди камней. Вокруг него на больших камнях лежат его мертвые друзья с застывшими в предсмертных муках лицами. Голые и обглоданные до черных от крови костей, они привязаны к камням с высеченными забытыми письменами. И он тоже водружен на один из камней, среди друзей. То, что когда-то отдавалось, будет отдано снова.