Кириллу очень хотелось кому-нибудь врезать. Желательно Ахмету и его маме. Нужно было отвлечься и не пугать ребенка.

— А Костик порезался?

— Ага. Его хотели выписывать, а когда порезался, оставили еще на целый месяц. Я тоже хотела месяц, но порезаться было нечем. Зато у соседки целая сумка таблеток. Я даже проглотить не успела, все забегали, закричали, правда, желудок промывать мне совсем не понравилось. Надо было порезаться, Костик всегда знает, как лучше.

— А потом?

— Потом пришли Ростик с Господом и забрали меня. Костик уже там был.

— Где?

— В комнате. Там был диван и матрасы на полу. Мне сказали спать на диване. Потом Ростик привел Венеру. Она такая красивая! И умная. Сказала, что к Ахмету возвращаться не надо, а надо подписать доверенность, отдать паспорт, и Венера разберется. Я отдала.

— А Костик? Он же тогда был Ярослав? А почему стал Костик?

Когда же сеть починят? Что там Руслан выяснил про паспорт и диагноз предположительных близнецов?

— Это когда мы крестились. У него святой — князь Константин-Ярослав, ему и понравилось больше другое имя.

— Крестились?

— Костик придумал, что мне надо креститься, тогда Ахмет сам откажется, но одна я боялась, вот он и пошел со мной. У нас церковь была через дорогу, Господь там работал, туда и пошли.

Кирилл окончательно запутался, и тут пришло спасение в виде Наташи. Она обняла Васю, кивнула Кириллу, и он пошел к двери.

— Спасибо, Кирилл.

— Спасибо, Кирилл, — повторил Костик, стоящий в коридоре.

Он выглядел усталым и встрепанным.

— Не за что.

— Федор плохо закрыл вольер, они и выбрались.

— Ясно.

— Он извиняется.

— А чего не сам?

— Боится, морду набьешь.

— Надо бы.

— А отец говорит: «Прощайте ближним ошибки их».

— Только ближним?

— Ну, чем ближе, тем больше прощаешь, так ведь?

Кирилл неожиданно вспомнил, как Костик прижимался к нему в темноте, и его дернуло, словно током. А Костик еще и вскинул бездонные глаза с такой надеждой, словно Кирилл и вправду должен был его за что-то простить.

— Ты как имя сменил?

— В паспортный стол сходил. А как еще можно? — нарочито удивился Костик.

— А Вася?

— А Вася Васей так и осталась. Василиса отроковица. Дать почитать житие?

— Костя!

От лестницы звал старец, Костик бросился туда, забыв о Кирилле, и это почему-то было обидно.

— …а кто еще? Ростик?

Дверь в келью старца закрывалась неплотно, и Кирилл хорошо расслышал пренебрежительное фырканье Костика.

— Не благословляю. Тебе неполезно.

— А что еще мне неполезно? Играть с мальчишками? Ходить без шапки?

— Ярослав…

— Да, Евгений Виленович? — прозвучало с недобрым намеком.

Что же у этих двоих случилось такого, что теперь Костик из старца веревки вьет?

— Возвышающий себя падет.

— Не упадешь — не поднимешься.

Старец помолчал и выдохнул:

— Делай, как знаешь.

Кирилл поспешил к лестнице. Интересно, что именно Костик у него выпрашивал? И как они все не путаются в именах? Ладно — Ростик, он больше обзывает, чем называет, но Вася, старец, кто там еще его знал Ярославом, они что, привыкли уже?

Вечером Кирилл спустился на молитву. Паства тихо переговаривалась. Недоумевали: по субботам старец обычно говорил проповедь, да и исповедники были.

Служба началась как обычно: Даша читала, сектанты крестились и кланялись. Дверь исповедальни открылась и оттуда выступил Костик. В светлом подряснике, с причесанными на пробор волосами, он напоминал какого-то неприятного книжного героя. Встал посередине сцены, внимательно оглядел молящихся, вскинул голову и вкрадчиво начал:

— Еще один день прожит, дети мои. Возблагодарим Господа!

То, что у старца получалось ласково и по-отечески, в исполнении келейника звучало неприятно и даже угрожающе. Все затихли. Пока пел хор, Костик молчал, обводя взглядом паству.

В этот раз Кирилл оказался напротив сцены, и Костик уставился прямо на него. Это раздражало. Кирилл стал смотреть за его плечо, на Ростика и хор.

— Нам ведь есть за что благодарить, правда? — продолжил Костик ласково. — У нас ведь все хорошо. Мы одеты, не голодны, нас никто не гонит и не держит в темницах. Мы любим друг друга. Заботимся. Молимся. Ни у кого нет тайных мыслей, нечистых помыслов. Так ведь? Мы чисты перед Господом и нам не в чем себя упрекнуть?

Кирилл аккуратно скосил глаза. На лицах слушающих отражалось совсем не довольство жизнью или благодарность. Многим было неловко. А Костик продолжал:

— Никто ведь не задумал донести на брата и предать отца?

Он смотрел на Кирилла, тот сморгнул, но не отвел взгляд. К черту твои приемчики, парень. Мы тоже не пальцем деланы.