Франт некоторое время прислушивался к работе мотора, сперва с критическим, а затем с удовлетворенным выражением лица; потом он позволил мне проводить его в мастерскую.

– Идиот! – зарычал я на него и поспешил вернуться к Блюменталю.

– Если вы хоть разок проедетесь на машине, вы поиному отнесетесь к цене, – сказал я. – Вы можете испытывать ее сколько угодно. Если позволите, если вам так удобнее, то я вечером могу заехать за вами, чтобы совершить пробную поездку.

Но мимолетное колебание уже прошло. Блюменталь снова превратился в гранитный памятник.

– Ладно уж, – сказал он. – Мне пора уходить. Если я захочу прокатиться для пробы, я вам позвоню.

Я видел, что больше ничего не поделаешь. Этого человека нельзя было пронять словами.

– Хорошо, – сказал я. – Но не дадите ли вы мне свой телефон, чтобы я мог известить вас, если еще кто-нибудь будет интересоваться машиной?

Блюменталь как-то странно посмотрел на меня:

– Тот, кто только интересуется, еще не покупатель. Он вытащил большой портсигар и протянул мне. Оказалось, что он все-таки курит. И, к тому же, сигары «Коронас», значит загребает деньги возами. Но теперь мне уже все было безразлично. Я взял сигару. Он приветливо пожал мне руку и ушел. Глядя вслед, я проклинал его безмолвно, но основательно. Потом вернулся в мастерскую.

– Ну как? – встретил меня франт – он же Готтфрид Ленц. – Как у меня получилось? Вижу, что ты мучишься, вот и решил помочь. Благо Отто переоделся здесь, перед тем как пойти в финансовое управление. Я увидел, что там висит его хороший костюм, мигом напялил его, выскочил в окно и вошел в ворота как солидный покупатель. Здорово проделано, не правда ли?

– По-идиотски проделано, – возразил я. – Он же хитрее, чем мы оба, вместе взятые! Погляди на эту сигару. Полторы марки штука. Ты спугнул миллиардера!

Готтфрид взял у меня сигару, понюхал и закурил:

– Я спугнул жулика, вот кого. Миллиардеры не курят таких сигар. Они покупают те, что полпфеннига штука.

– Чепуха, – ответил я. – Жулик не назовет себя Блюменталем. Жулик представится графом Блюменау или вроде этого.

– Он вернется, – сказал Ленп, как всегда преисполненный надежд, и выдохнул сигарный дым мне в лицо.

– Он уже не вернется, – возразил я убежденно. – Однако где это ты раздобыл бамбуковую палку и перчатки?

– Взял в долг. В магазине Бенн и компания, напротив нас. Там у меня знакомая продавщица. А трость я, пожалуй, оставлю. Она мне нравится. – И, довольный собою, он стал размахивать толстой палкой.

– Готтфрид, – сказал я. – Ты здесь погибаешь впустую. Знаешь что? Иди в варьете, на эстраду. Там тебе место.

* * *

– Вам звонили, – сказала Фрида, косоглазая служанка фрау Залевски, когда я днем забежал ненадолго домой.

Я обернулся к ней:

– Когда?

– С полчаса назад. И звонила дама.

– Что она говорила?

– Что хочет позвонить еще раз вечером. Только я сразу сказала, что едва ли стоит. Что вас по вечерам никогда не бывает дома.

Я уставился на нее:

– Что? Вы так и сказали? Господи, хоть бы кто-нибудь научил вас разговаривать по телефону.

– Я умею разговаривать по телефону, – заявила нахально Фрида. – Вы ведь действительно никогда не бываете дома по вечерам.

– Вам до этого нет никакого дела, – рассердился я. – В следующий раз вы еще станете рассказывать, что у меня носки дырявые.

– Отчего ж нет, могу, – ответила Фрида язвительно, вытаращив на меня свои воспаленные красноватые глаза. Мы с ней издавна враждовали.

Всего приятнее было бы сунуть ее головой в кастрюлю с супом, но я сдержался, полез в карман, ткнул ей в руку марку и спросил примирительно:

– Эта дама не назвала себя?

– Не-ет, – сказала Фрида.

– А какой у нее голос? Немного глуховатый, низкий, и кажется, будто она слегка охрипла, не так ли?

– Не помню, – заявила Фрида так равнодушно, словно я и не давал ей марки.

– Какое у вас красивое колечко, право прелестное, – сказал я. – Ну подумайте получше, может быть все-таки припомните?

– Нет, – ответила Фрида, так и сияя от злорадства.

– Ну так пойди и повесся, чертова метелка! – прошипел я и ушел, не оборачиваясь.

* * *

Вечером я пришел домой ровно в шесть. Отперев дверь, я увидел необычную картину. В коридоре стояла фрау Бендер – сестра из приюта для младенцев, и вокруг нее столпились все женщины нашей квартиры.

– Идите-ка сюда, – позвала фрау Залевски. Оказывается, причиной сборища был разукрашенный бантиками младенец. Фрау Бендер привезла его в коляске. Это был самый обыкновенный ребенок, но все дамы наклонялись над ним с выражением такого неистевого восторга, словно это было первое дитя, появившееся на свет. Все они кудахтали и ворковали, щелкали пальцами над носом маленького существа и складывали губы бантиком. Даже Эрна Бениг в своем драконовом кимоно участвовала в этой оргии платонического материнства.