— Не хрен жить хорошо, все должны жить одинаково — равенство перед палкой хозяина. Потому Новгород покарали несколько раз, после чего он никогда уже оправился после опричного погрома. А Тверь «утонет» как Атлантида — про здешние порядки историки просто забудут, чтобы в смущение народ не вводить. А власти вытравят все, что с прошлым связано — вот и исчезнут города с селами, одни пустоши и заросшие валы останутся. Но сейчас мы в самом начале пьесы, которую можем написать.

— О чем, «Воевода», писать будем?

— О тверских порядках, что на все русские земли перенесены будут, о широком местном самоуправлении, о «черных мужиках», что мужами станут со временем, грамотными и с мушкетом в руках, — усмехнулся Андрей Владимирович, покачиваясь в седле.

— У нас выбора нет — или увеличиваем «черносошных крестьян» и делаем их опорой власти, или раздаем их в поместья, и делаем помещиков опорой правящего на русских землях режима.

— Лучше не надо — уже проходили. К тому же первый вариант остался неиспользованным — нам следует попробовать…

— Уже пробуем, «Сержант» — мушкеты «вольным» мужикам выдали, и стрелять из них научили. И число стрельцов года через три до нескольких тысяч доведем — вот здесь и опора будет в нашем деле. И учти — в Новгороде «вольницы» куда больше, там вечевым порядкам силу возвращают. Получится симбиоз этих двух земель, плюс другие присоединиться к альянсу смогут. А это война, долгая и неизбежная — ибо мира быть не может между противоборствующими сторонами. Вот потому мы и выступили на север — если Иван будет убит, то многие сложности пропадут. А заодно и всех его родичей, тех кто супротив встанет. И Зою Палеолог — та еще змея. Потихоньку силой задавим, года за три. Там с татарами войну начнем, а позже с Литвой. Без этого никак не обойтись — раз есть «винтовки», то их нужно использовать. Междоусобицы не нужны — с ними покончим раз и навсегда!

С Новгородом покончено зимой 1478 году. Марфу-посадницу взяли под караул.

— Рубите головы изменникам! Что бы никому неповадно было своего государя предавать! Поручника Даньки Холмского рубите, боярин Воротынский за татей тогда поручился!

Иван Васильевич хрипло дышал, глядя на творящееся вокруг смертоубийство. Но кроме палящей и жгучей ярости ничего в душе не было, в этот момент ему казалось, что вершит «праведный суд».

Великий князь Московский Иван Васильевич не понимал, что происходит — вроде Новгород был обречен, когда он двинул конные тысячи на север, по первому снегу, чтобы сурово покарать строптивцев, что вздумали оспорить его право на вотчинное владение. Да за такую «измену» сурово наказать стоило — «заводчиков» и главных смутьянов на плаху бросить, прочих бояр выслать в другие земли, где дать им новые вотчины, похуже, взамен отобранных, которыми наделить верных московских «служилых людей». Именно эта политика позволяла Москве раз за разом не только расширять владения, но и закреплять их за собой, устанавливая власть, против которой уже никто не осмеливался роптать.

Ведь приличного размера участки с деревеньками давались в поместье, на правах пожизненной аренды в «кормление», то есть за службу именно великим князьям. И помещиков расселяли не по родным их землям, старались подальше от оных держать, всячески перемешивая и перемещая. И князей выселяли, давая в иных местах вотчины, где их считали за наместников великого князя и тихо ненавидели. Так что «подручникам» поневоле приходилось держаться великого князя, который их. Как какое-то растение из горшка в горшок, также «пересаживал». И везде появлялась мощная опора, способная острой саблей покарать строптивцев, что пожелали бы выйти из-под власти потомков Даниила Московского, младшего сына святого князя Александра Ярославича по прозвищу Невский.

Умная и дальновидная политика! Главное ведь не токмо захватить соседнее княжество, а удержать его за собой!

Шли десятилетия, и от «покупок» Ивана Калиты можно было переходить к открытым захватам — противостоять никто уже не мог, да и боялись, наученные кровавыми уроками. Ведь у московских князей имелось под рукой многотысячное войско, покорное их воле, выходящее по приказу «конно, людно и оружно». Даже тверские князья испугались, хотя народец у них строптив, и на войну с москвичами охотно поднимется, как не раз бывало. Вот только Иван Васильевич не хотел раньше срока будоражить Тверь, всегда давал надежду Михаилу Борисовичу, что все меж ними будет ладно, без обид, и заживут они дружно и счастливо.