К вечеру Кошатина уже уверенно стояла на лапах и даже схватила пустыша близко подошедшего к лежке льва. Пустышка тихо уркнул и пропал в огромной пасти зараженной. Кошатина утробно урчала, чавкая и хрустя, перемалывая останки зараженного в своих мощных челюстях, как в огромных жерновах.

Для восстановления ей требовалось больше пищи чем обычно, поэтому тварюшка не брезговала и низшими зараженными.

Лев наоборот воротил морду от трупов сильно воняющих тухлятиной, и порыкивал в сторону живых урчалок, бродивших в поле его зрения. Он не понимал, почему эти вонючки не боятся его грозного рыка, а наоборот подбираются к нему поближе начиная урчать еще громче.

У льва пропало тошнотворное состояние, после того как человек (очень похожий на смотрителя зоопарка, часто подкармливавший его куриной печенкой и часами болтавший на непонятном языке) напоил его резко пахнущей водой. Лев фыркал от предложенного пойла, но жажда взяла верх и он с жадностью вылакал все.

Раны перестали ныть, разум прояснился и его мозг усиленно заработал пытаясь разобраться, что же происходит на самом деле. То что произошли изменения в окружающем мире, лев понял, но вот то что происходит именно с ним вводило его в ступор от чего лев урчал и скалил желтые клыки. Его лапы срастались и от этого сильно чесались, лев иногда покусывал содранные в кровь подушечки и бил хвостом от нетерпения.

Что то менялось в его теле, в его зверином разуме и даже окружающий мир сиял по другому. Солнце светило ярче, запахи острее щекотали его обоняние, а уши улавливали малейший шорох.

Рипли очнулась от резкой боли в боку и попыталась открыть глаза, но веки казались каменными и ни за что не поднимались.

Вода в которой девушка лежала почти по самую шею была прохладной и такой вонючей, что Рипли попыталась убрать обоняние, но из этого ни чего не получилось. Отсутствие живца давало о себе знать спутанностью сознания, слабостью и отсутствием даров.

Попытка перевернуться вызвала дикую боль, от чего девушка окончательно пришла в себя. Рука непроизвольно потянулась к поясу на котором висела фляжка с живцом. Мышечная память сработала и Рипли одеревеневшими пальцами ухватила фляжку, и со всех сил потянула к губам. Закусила пробку и свинтив крышку опрокинула, в себя содержимое. Жидкость приятно обожгла горло и теплом разлилась по желудку. Организм воспрял из мертвых и сразу усилил все ощущения, включая боль в боку. Девушка шарила под водой ощупывая свое тело, что-то твердое и острое торчало из ее бока и не давало пошевелиться.

— Мля, бабочка на шпажке, — блондинка беззвучно ругнулась.

Вероятнее всего она, налетела на металлический штырь когда ее безвольное тело тащил поток грязной воды появившийся с перезагрузившегося соседнего с зоопарком кластера.

— Застряла так застряла, хуже не придумаешь, — мысли путались и не давали сосредоточиться на спасении.

Девушка ментально связалась с Храпом, но ее призыв растворился в пучине боли разрывающем ее тело.

Ее сознание снова погрузилась в темноту из которой ее вырвали мужские голоса.

— Лапоть, ты бы заткнулся и не ныл. Я ведь тебя не на веревке в этот кластер тащу, сам едешь. Раздался грубый мужской голос.

— Да, чет очкую я, Шнапс, — отозвался писклявый голос в ответ.

— Ты всегда очкуешь, даже когда сидишь в стабовской корчме у Буля, — послышался ответ.

Раздавались тихие шаги, как буд то двое крались опасаясь наступить на мину.

Девушка замерла, вся превратившись в слух.

Шаги резко затихли, двое остановились совсем рядом с местом, где Рипли застряла раненая и беззащитная.

— Шнапс, это что там в канаве, баба что ли?

— Аха баба, только зараженная, видишь кожа серая.

— Шнапс, может я это, ну это, ты понял, ведь о чем я…

— Лапоть, ты совсем охренел, а если она тебя жрать начнет прям при соитии? Ты что мля мазохист и любишь по жёстче?

— Не, ну нет, конечно. Просто она еще только обратилась и к тому же блондиночка, а я до таких очень охоч.

— Вот как был ты Лапоть так лаптем и остался, она не только зараженная, но еще и дохлая. Или тебя и этот момент не напрягает?

— Ни че и не дохлая. Я видел, как у нее веки подрагивают.

— Аха, не дохлая, а несет от нее как от трупака недельного. Да и сам подумай, если бы жива была то уже, заурчала и нас гоняла по берегу, как тушняк на ножках.

Раздалось сопение и удаляющиеся торопливые шаги.

— Ладно дуться, дойдем до поселка, изловлю тебе бабу по свежее.

— Аха, сколько ходим туда только твоя зазноба там и бывает, да еще мужик ейный.

Может на этот раз повезет и еще бабы будут, а моя, — мужчина вздохнул и добавил, — иммунной окажется.

Рипли, кажется, перестала дышать, на все пару минут что мужики стояли возле канавы, из которой торчала голова девушки с серой кожей как у зараженной.