А-а-а, конец игры. Фу-ух. Закончили. Выстояли. Ничья. Настала пора жать друг другу руки, Пинчук пожал всем нашим, а мне не стал, демонстративно отвернулся. Зато Цыганков и Зинченко, если камень за пазухой и держали, то виду не подали, даже радость изобразили. Я сосредоточился на желаниях одного и другого: они хотели выигрывать и побеждать — не более.

Хоть мы и не проиграли, но ощущение осталось, будто нас облили помоями. Душа жаждала реванша.

— Ну что, мужики, хорошо! — похвалил нас Димидко в раздевалке. — Могли бы выиграть, да не дали нам.

— Котакбасы! — от уха до уха улыбнулся Левашов.

Печальный Сэм вдруг как захохочет!

— Еще повтори, да! — Он ткнул пальцем в Левашова.

— Шешенс-с-с! — с радостью выругался Левашов и сказал: — А я знаю, что это! Котакбас — членоголовый! Это прям про судью, а ш…

— Мы тоже знаем, — остановил его Димидко. — Прочли.

— Да? Ну ладно. А давайте напишем на плакате и вывесим в окно? Шешенсы котакбаснутые!

— Два раза не смешно, — буркнул Клык. — Три — так вообще. Вы подумайте, как мы будем выбираться, болелы-то нас там ждут.

— А манты на что? — еле ворочал языком Микроб, он выложился и теперь засыпал.

— Манты и самса! — сострил Левашов и захохотал — сам пошутил, сам посмеялся.

На поле он сегодня не выходил, вот дурь девать было и некуда.

— Ментов может не хватить на всех, — проговорил Колесо.

— Прорвемся! — сказал Сэм.

— И не порвемся! — брякнул Левашов, топая в душ.

Как и у московского «Спартака», у киевлян была не раздевалка, а СПА-салон с сауной, правда, выключенной, душевыми кабинами, где струи били под разными углами. Называется «почувствуй себя нищебродом». Надеюсь, во втором спорткомплексе закончили ремонт и сделали если не так, то хотя бы поменяли допотопную плитку и сантехнику на более современную и плесень повывели. Ничего, приедем — увидим.

Как и посмотрим, вручат ли нам ключи от квартир, а то у нас Клыков собрался жениться на Маше — пышке, с которой познакомился в «Че». Да и к Санычу Оксана будет приезжать не в гостиницу, а в гнездышко, а там глядишь приживется. Соответственно наши старые квартиры переходят в распоряжение Матвеича, которому выделили финансирование, и он усиленно искалони футболистов для дубля.

С Дариной мы вопрос совместного проживания больше не поднимали.

Минут через десять все переоделись и приготовились прорываться к автобусу. Я осмотрел команду и сказал:

— У кого они есть, накидываем капюшоны, потому что нас будут забрасывать снежками, и, если не будет омоновцев с ростовыми щитами, оледенелым снегом прилетит — мало не покажется. У кого нет — шапки и полотенца при необходимости накидываем вот так. Я растянул края полотенца до плеч, получилась эдакая палатка.

— Готовы? — спросил Димидко и махнул на дверь. — На выход.

Даже в опустевшем манеже было слышно, как орут на улице болелы. У двери Димидко нас остановил, раскинув руки.

— Я посмотрю. — И выскользнул на улицу.

Вернулся он сразу же и отчитался:

— Милиции сказал, что мы идем, ОМОН со щитами стоит. Но головы на всякий случай закройте.

Как только он распахнул дверь, по ушам ударил крик. Сперва орали кто во что горазд, потом стали скандировать: «За чест-ный фут-бол! До-лой блат-ных!» Ну а что им еще думать, когда местные СМИ уверяли, что команда не может с самого дна второй лиги за два года подняться в вышку, и транслируют, что нас туда кто-то волоком протаскивает. А болелы в своем глазу бревна не замечают: справедливо только то, что хорошо для их команды.

Как я и рассчитывал, болелы начали обстрел снежками. Омоновцы подняли щиты, простые менты ринулись разгонять хулиганов. Несколько снежков все-таки долетело — их подбросили по дуге — но не причинили вреда. Донеслись призывы прекратить беспорядки, их сменили крики, глухие удары. Псы режима начали вязать вольный народ, как бы двусмысленно это ни звучало.

Мы быстро залезли в автобус, расселись по местам. Я приблизился к стеклу, глядя, как менты гоняют болел, а те не уходят… Шмяк! — разбился снежок о стекло. Я инстинктивно отшатнулся.

Автобус тронулся, за ним впереди и сзади поехали милицейские машины. Болелы же не угомонились и устроили нам автопробег, дружно сигналя и оповещая горожан, что вот она, ведьма, ату, жги ее! И не отстали, пока не приехали гайцы и не остановили первые автомобили колонны.

Гостиница была оцеплена, и мы попали в номера без проблем, без проблем же собрались и уехали, и я понял лишь одно: здесь нас не любят и не ждут. И приезжать сюда еще раз ну совсем не тянет. Надеюсь, болел накажут. Я бы проследил, чтобы всех, кто был на игре, взяли на карандаш.

Только в самолете я перевел дыхание и перестал ждать тычка в спину. Город будто бы излучал враждебность и все свои силы бросил на то, чтобы вытолкнуть нас. Даже самолет, казалось, взлетел быстрее обычного.

Отсюда, залитый золотом фонарей, заснеженный город казался ослепительно-красивым.

Или принимает, или — нет. Не принял. Пожалуй, впервые в жизни.