– Да ты что? Прости, перепутал. В плане интеллекта вы с Балагановым, считай, близнецы… лейтенанта Шмидта.

На этот раз засмеялись все. «Золотого теленка» читали многие, да и фильм с Юрским вышел давно, лет десять назад.

– И еще…

Перехожу на театрально-зловещий шепот.

– Говоришь, «советский мышонок»?..

Он машинально кивает.

– А ты сам, значит, мышонок антисоветский? Нет, ты скажи кому надо – запомнят…

Потрясенное молчание. Зрители, сам Ян, даже подоспевший Аст попросту не знают, как реагировать.

Выдерживаю паузу по Станиславскому, потом весело смеюсь и хлопаю «пациента» по плечу.

– Ладно, Яша, не парься… – А вот теперь резко сменить тональность, пусть слегка обалдеют. – Спиз… прокозлил, прогнал фуфло, бывает. Но учти: базар в приличном обществе принято фильтровать. Так ведь можно и ответить.

Молчание было мне ответом. Молчание – и непонимающие, а кое-где и тревожные взгляды. Сам же Ян, обычно высокомерный и элегантный, как и положено истинному пшеку, будто съежился, стал меньше ростом. Даже сделал вид, что не заметил уничижительного «Яша» – если память мне не изменяет, никто и никогда его так не называл. Ну да, конечно: «фильтруй базар», «ответить», «фуфло»… Это же не наш сленг.

Уже после выпуска я узнал, что в известных кругах наш квартал называли «Московским Тель-Авивом». Дома здесь – сплошь кооперативные, от московских НИИ и культурных учреждений, вроде того же «дома циркачей», а дети из населявших их семей были страшно далеки от воровской романтики заводских окраин. А уж фамилии в классе… Нейман, Клейман, Брухис, Хасин, Либман, Якимов, Тумаркин, Гинзбург…

Самое любопытное, что в моем школьном детстве «еврейский вопрос» отсутствовал как явление, и даже неизбежные анекдоты на эту тему мы рассказывали «без привязки к окружающей действительности», что называется. Даже когда Маринка Нейман сменила фамилию на Соколову, даже после Миладкиного отлета в Вену, откуда путь лежал прямиком в аэропорт Бен-Гурион, ничего у меня не ворохнулось. И потом, сталкиваясь с любыми, даже вполне невинными проявлениями антисемитизма – будь то чьи-то ядовитые высказывания, или дежурные рассуждения о «лимите» на евреев в вузах и «ящиках», – я всегда испытывал неловкость за собеседников. Да, потом ситуация в школе наверняка изменилась. Не могла не измениться. Но я этого уже не застал – и ничуть о том не жалею. А пока я нырнул в спасительные глубины нашего общего мозга, уступая «руль» своему альтер эго.

Если бы сознание могло сгореть от стыда – уверен, от меня сейчас осталась бы жалкая горстка пепла. Не наигрался в альфа-доминанта за прошедшие годы, не навыпендривался? Или опять спишем на подростковые гормоны? Так ведь и в привычку может войти.

А может, не стоит к себе так строго? Все же некое оправдание у меня имеется. В школьной среде поставить себя – дорогого стоит. Подростки неразборчивы, для них порой кто эпатажнее, наглее, бесцеремоннее – тот и альфа. А ведь я – мы с Женькой – не можем похвастаться особым авторитетом у одноклассников. Случалось и сносить обидные насмешки, и уклоняться от конфликтов по причине неуверенности в себе, и занятия фехтованием не очень-то мне помогали. Это уже потом, в армии, я осознал, как важно вовремя поставить себя, отвечать ударом на удар, на любой наезд или глумление…

Так что ничего, сойдет. Спасибо, хоть без мордобоя пока обошлось. Пока. А над интеллектуальной и (хе-хе) морально-нравственной составляющей авторитета мы еще поработаем. Да и в плане мордобо… э-э-э… иных мер. Мало ли как оно дальше обернется?

Среда, 6 сентября 1978 г.

Дворец спорта «Динамо».

День в разгаре

Альтер эго пунктуально соблюдал договор: перед тренировкой отлучился в уборную и там – «щелк-щелк». Так что в фехтовальный зал нашу общую оболочку доставил уже я. Вместе с криво застегнутой (торопился же!) защитной курткой и зажатой под мышкой маской – сабли ждали в длинной стойке у стены зала.

Как выяснилось, мышечная память наследуется вместе с сознанием, и я, упражняясь возле манекена или в паре с кем-то из ребят, нет-нет да и включал свое, истфеховское. Последние лет семь я тренировался очень редко – старые болячки и травмы припечатали меня, поставив на грань инвалидности. И теперь юное Женькино тело под моим чутким руководством с удовольствием «вспоминало» незнакомые стойки и движения.

Васич, конечно, не мог этого не заметить. То и дело я ловил на себе его взгляды – сперва недоуменные, а потом и задумчивые. Но ко мне он не подошел ни разу за всю тренировку, хотя остальных из группы вниманием не обделял. Звоночек. И, надо сказать, тревожный. Вон как Женька напрягся…