– Конечно, мой отец мне ничего не рассказывал. – Летисия зло фыркнула. – Лариса, мой отец – человек старой закалки. Он вообще женщин за людей не считает. Если бы ты только знала, как он относился к матери. – Летисия запнулась и вдруг опустила голову, пряча в тени влажный блеск своих глаз. А когда заговорила снова – ее голос звучал сдавленно и тихо: – Я его единственный ребенок. Дочь, что самое главное! А ему нужен был наследник. Знаешь, сколько попыток он сделал, пытаясь обзавестись сыном? Все последующие беременности у моей матери, к величайшему сожалению, заканчивались выкидышами. Каждый год по три-четыре сорвавшихся беременности. Он заставлял мать сутками напролет стоять на коленях на холодных каменных плитах храма богини жизни, замаливая несуществующие грехи. Потому как свято верил в то, что именно она виновата в этом.

Голос Летисии дрогнул и прервался. Она несколько раз сжала и разжала кулаки в бессильной ярости. А затем тяжело посмотрела на меня исподлобья.

– О, он никогда не кричал на мать, – все так же негромко проговорила она. – Все свои обвинения он выкладывал тихим голосом с якобы сочувствующей и понимающей улыбкой, при этом совершенно не стесняясь посторонних. Но, Лариса, кровь застывала в моих жилах, когда он входил в гостиную, где мы ждали его возвращения. Я видела, как бледнела моя мать. Подобно загнанному животному, она предугадывала его появление еще до того, как раздавались шаги. Просто вдруг замирала и с тихим молчаливым отчаянием глядела на дверь. Ты бы знала, каким ужасом наполнялись глаза моей матери, когда после ужина отец приказывал ей следовать за ней. Иногда после этого утром мать не выходила к завтраку, и дом наполнялся тяжелым лекарственным запахом притирок и мазей от синяков. Слуги шептались… – Опять запнулась, невидящим взором уставившись поверх моей головы.

Я смущенно переступила с ноги на ногу.

Не люблю, если честно, подобных выплесков откровенности. Сама я никогда и никому не жаловалась на неудачную семейную жизнь. Считала это каким-то… постыдным, что ли. А еще, наверное, боялась услышать в ответ сакраментальное – сама виновата, кто же тебя замуж тянул.

Наверное, поэтому мои родители до последнего не верили в мое твердое намерение развестись. Да, они знали, что у Вадима нелады с алкоголем. Однако самые отвратительные его выходки я всегда замалчивала, следуя вековой мудрости не выносить сор из избы. К тому же, стоит отдать ему должное, Вадим даже в пьяном угаре никогда не поднимал на меня руку, сохраняя хоть какое-то подобие человеческого облика.

Но мне было искренне жаль мать Летисии. Даже в моем мире вроде как победившего феминизма и всеобщего равенства женщине было очень нелегко уйти от мужа. Все друзья Вадима были уверены в том, что именно я виновата в его проблемах. Потому как не поддержала, не поняла, не боролась, не помогала, не проявила женской мудрости. Ну и вообще, как говорится, нужно быть рядом и в горести, и в радости, и в беде, и в здравии. Но я все-таки нашла в себе силы навсегда перевернуть эту неудачную страницу своей жизни. Тогда как в этом мире подобное просто невозможно.

– Однажды я подслушала разговор отца с целителем, – прошептала Летисия. – Убеленный сединами ученый муж, смущаясь и запинаясь, просил отца на некоторое время оставить супружескую постель. Он сказал, что организм матери слишком истощен от постоянных выкидышей. Необходимо дать ей отдых. Не меньше года, а то и двух. Предложил отправить ее в загородное имение. Подальше от суеты постоянных приемов. Побольше спокойного сна, прогулок на свежем воздухе. И тогда все получится. Но знаешь, что ответил отец?

Я промолчала, справедливо сочтя вопрос за риторический.

– Он так долго распинался перед целителем о воле небес, о том, что муж и жена – единая плоть, которую нельзя разъединять даже на короткое время. – Летисия грустно поджала губы. – Целитель ретировался в смущении. А еще через некоторое время отец торжественно заявил мне, что боги наконец-то снизошли до его молитв и просьб простить грешную супругу. И он уверен, что в этот-то раз все точно получится.

Летисия резко отвернулась от меня. Сцепила за спиной руки – и я увидела, как побелели ее костяшки от напряжения.

– Поначалу казалось, что он прав, – выдохнула она. – Дни складывались в недели, недели – месяцы. Мать все чаще улыбалась, бережно придерживая растущий живот. А потом… Потом началось кровотечение, которое не смогли остановить. И она умерла вместе со своим нерожденным ребенком.

Она все так же стояла ко мне спиной, поэтому я при всем желании не могла увидеть ее лица. Пауза все длилась и длилась.

– Мне жаль, – наконец, сказала я, осознав, что больше не выдержу и секунды молчания. – Очень, очень жаль!