На кухне было почти темно (не горела лампочка, которую, скорее всего, по какой-то причине не стали включать), душно (форточку закрыли на предмет «чтобы никто не подслушал», хотя кухня находилась в третьем этаже) и уныло (в силу общей неприятности ситуации). Братья были в кухне одни, потому как папа и мама еще не вернулись со службы и с работы соответственно, и видно было, что младший наконец-то решился поделиться со старшим и самой ситуацией, и всеми неприятными деталями произошедшего.

- Много. Даже очень много. - Семенов взирал на младшего брата с некоторым недоумением, как бы интересуясь: как такое недоразумение получилось у тех же уважаемых родителей и почти в тех же условиях, что и он сам, сиречь старший.

Младший понуро раскачивался на не очень ровно срубленном табурете, упираясь ладонями в колени. Всю сущность мира можно было уместить в копии расписки, лежавшей сейчас на столе, и глаз младший не поднимал, было незачем.

Старший почесал небритый подбородок, смахнул несуществующие крошки с кухонного стола, еще немного потянул время, задумчиво закусывая нижнюю губу. - Варианта «не платить», как я понимаю, нет? - уточнил он наконец, исключительно на всякий случай.

Младший потупил взор настолько, насколько это оставалось возможным. Варианта не платить не было. - Тут такое дело, - всегда звонкий и ясный голос комсорга звучал теперь непривычно глухо, будто удивляясь тому, что вынужден произносить - если я не отдам проигранное, эти — резкое движение головой справа налево дало понять, что именно думает младший об этих, и кто они вообще такие, - как-то расскажут все на курсе, потом меня разберут на собрании, и сразу же погонят и из комсомола, и из института. Если я вылечу с курса, да еще и с такой статьей, все покатится под откос незамедлительно. В дворники, в ночные сторожа... Платить надо, но я не знаю, как, а еще идет время, у меня неделя на то, чтобы отдать всю сумму, и каждый день она становится все больше. - Младший грустно усмехнулся, - такси едет, счетчик крутится, - добавил он голосом совсем чужим, хриплым и надтреснутым, видимо, повторяя за кем-то нехорошим и неприятным. - К тому же, карточный долг — дело чести!

- Это тебе они сказали, про карточный долг? - старший, прямо посреди очевидно длинной фразы, вдруг решил выпить чаю, с каковой целью прервался и отправился наполнять чайник. Вода текла из крана, вода была вкусна и хороша, как и все, что входило в обязательный социальный минимум, гарантированный Родиной каждому гражданину, будь он хоть лаборант, хоть дворник. Старший гремел посудой и шумел краном, преувеличенно тщательно отмерял чайную взвесь, потом, за каким-то бесом, перемешивал заварку в чайнике, и, наконец, водрузил получившийся напиток на стол — в единственном стакане, видимо, младший чаю не заслужил.

- Так вот, все это байки и полная ерунда. Никакой чести в таком долге нет: с тобой играли специально обученные бандиты, карты были помечены, даже проигранная тобой сумма была точно рассчитана. Это не честь, это ворье придумало, чтобы такие, как ты, не совсем еще пропащие, шли у них на поводу до последнего.

- Что же делать? - в десятый, наверное, за вечер, раз, вопросил младший брат.

Несмотря на то, что комсорг курса сам, лично, исключительно по собственной дурости, влез в страшно неприятную ситуацию, у него все равно еще оставались остатки веры в то, что это все невзаправду, что, как показывают в многосерийных фильмах про милицию и жуликов, ситуация лихо разрешится сама собой, а отвратительное социальное явление отправится туда, куда ему положено, то есть — на свалку истории.

- Начнем с того, что платить нечем. Триста рублей — это три мои зарплаты, я ведь не какой-нибудь известный в народном хозяйстве ученый, я лаборант всего лишь, пусть и старший. Запас у меня есть, но там всего семьдесят рублей с копейками, сумма сравнительно ничтожная. Твоя стипендия тоже курам насмех, 24 рубля, несерьезно. Мама и папа... - Семенов-старший сделал многозначительную паузу, как бы давая младшему возможность с негодованием отказаться, чем младший и не преминул воспользоваться.

- Маме и папе даже говорить страшно! - младший тряс головой так активно, что, не будь черти, а также их потомки, полукровки и квартероны, прочно защищены от мозголомки самой сутью своей интересной национальности, старший, да и кто угодно другой на его месте, мог бы предположить, что с младшим случился нервный припадок.