Афанасьевская слобода оказалась большим частным сектором, про который не очень хотелось говорить «деревня», а больше, наверное, «загородные дома» или «пригородный посёлок». «Дача» тут тоже подходило не очень, всё же дача — это нечто для летнего проживания, а в слободе народ обитал постоянно, да и коммуникации от города протянуты были капитальные: свет, дороги, мелькнул небольшой навес с крупной надписью «ОСТАНОВКА» — название остановки я уже не успела прочитать. Но! Что характерно, остановка была трамвайная. А значит, райончик сильно тяготел к городу, вряд ли отдельно взятая Афанасьевская слобода сподобилась на собственную трамвайную сеть. Да и автомобили, припаркованные на асфальтированных площадках у многих домов, смотрелись скорее глянцево-дорого, чем наоборот. Заборчики, опять же — вычурные, всё больше кованые, с завитушками, а за заборами — не подворья, а ухоженные сады, лужайки с цветниками, вон — даже фонтан…

Понятно возмущение эксперта-землевладельца из газеты, как его там, который злорадствовал по поводу отказа страховой компании в выплате. Эти незаконные дома всей благополучной слободе репутацию портили. Представляю, как владельцы соседских участков испугались, когда пожар занялся сразу в нескольких местах.

Я невольно поёжилась. Доктор немедленно оживился:

— Не припоминаете ли чего, Мария Баграровна?

— Конкретно — нет, — покачала я головой, — крики… огонь… — я резко подняла голову, словно вспомнила: — Помню! Папенька кричит: «Беги! Беги!»

Доктор сочувственно поджимает губы, кивает и пускается в пространное рассуждение, что, быть может, как раз это и послужило причиной того, что нашли меня так далеко от дома: находясь в стрессовой ситуации, в шоке, девушка получает приказ отца и бежит, бежит…

А ведь так всё и было, — думаю я и отворачиваюсь к окну, закусывая губу. Отец сказал — и я бегу. Добежать бы.

Здание полицейской управы оказалось вовсе не таким, как я ожидала. То есть не серым, строгим и суровым. Выбеленное (внимание!) розовой краской, оно стояло в окружении шикарных цветников, в которых радовали глаз поздние астры и георгины. Я подумала, что вряд ли вчерашний господин полицейский заморачивается такими вещами. Или у кого-то из городовых жена со склонностью к цветоводству, или местная общественность старается.

Зато ширина и вообще размер фасада полностью, так сказать, соответствовали. Я почему-то представляла, что этажей будет два, а окон в верхнем — семь. Так оно и оказалось.

У крыльца валялась толстая немолодая собака неизвестной мне породы.

Карета подкатила к самому крыльцу, и Павел Валерьевич галантно подал мне руку. Слушайте, вот это конкретно уже начинает меня напрягать. Тут массово так принято или нет? Я что-то не присматривалась, да пока и случая не было. А то я начала с ужасом подозревать, что вместо простого внушения переусердствовала и активировала какой-нибудь приворот, а доктор был совсем, ну вот совсем не в моём вкусе…

ОЧНАЯ СТАВКА

Мы поднялись на второй этаж и прошли во вторую дверь направо. В довольно обширном кабинете стояло два заваленных бумагами письменных стола (за одним из которых сидел вчерашний сыщик, а за другим — полицейский в похожей форме, но помоложе), два не менее забитых серо-бежевыми папками шкафа, большой кожаный диван и ещё четыре стула, на трёх из которых сидели девушки. Плащ у меня приняли, разместили на вешалке в углу, папку с рисунком покамест уложили на диван.

— Присаживайтесь, барышня, — кивнул мне старший полицейский на свободный стул. — А вы господин доктор — вон туда, на диванчик, ваша задача: не помешать эксперименту, свидетелей у нас не так много, как хотелось бы, так что по возможности соблюдайте тишину.

Доктор разместился в указанном уголке с самым суровым и непреклонным видом.

— Итак, освидетельствуется барышня, — начал старший полицейский, молодой немедля подвинул к себе большую раскрытую тетрадь и застрочил в ней со страшной скоростью, — лет предположительно от шестнадцати до восемнадцати, роста среднего, европейской наружности. Волосы каштановые, вьющиеся, длинные. Кожа светлая. Глаза крупные, зелёные, по ободку с тонкой карей каёмкой. Нос и рот небольшие, правильной формы. Стройная, однако не худощавая.

В этом месте доктор, видимо, тоже критически оценивший меня на предмет округлости форм, слегка покраснел. Старший полицейский, между тем, мало обращал не него внимания:

— Пройдите сюда, барышня, к столу. Сейчас мы произведём пару простых, нестрашных и совершенно безболезненных процедур. Первое, извольте снять туфли и поочерёдно наступить вот сюда, на мерную дощечку. Для протокола необходим ваш размер ноги. Пяткой прямо вплотную к уголку… Двадцать три, — это он молодому, который всё записывал. — Обувайтесь, барышня. Далее, нам необходимо снять отпечатки пальцев рук. Я покажу. Каждый пальчик вы обмакнёте в краску, с помощью вот этой поролоновой подушечки, смотрите, как я делаю. Затем я буду подавать вам по одной карточке — видите, уже с подписями — так вы в серединке свой отпечаток поставите, после чего специальной салфеткой краску сотрёте, — он продемонстрировал мне на черновом листке, каким образом всё это следует проделывать. — Вам понятно?

— Да.

— Начинаем с правой руки. Большой палец…

По завершении процедуры меня отправили на место.