Однако сдержался. Одобрительно посмотрел на человека:

— А ты умненький, не стал сам отвечать, понял, что мне это неприятно, переложил на мои плечи. Мне и самому говорить тяжело, а уж от другого такое оскорбительно. Любой бы обиделся, даже я.

Теперь о тебе персонально. Живешь ты в XIX веке положительно, нравно, по православному канону. Ничего нехорошего сказать не стану. Твой отказ от монаршего престола могу только одобрить. Император Николай I оказался государем средним, не очень хорошим, но и не плохим. Добрый, нравственный, с поданными добрый, заботливый, но строгий. И главное, православная церковь его одобрила. Пусть правит, потом, после смерти, я его привечу.

По глазам твоим вижу, есть у тебя вопрос, — Бог немного лукаво посмотрел на Макурина, чувствуя его невысказанное томление.

— Да, Господь, — замялся Андрей Георгиевич, — я вдруг стал…, вернее, меня вдруг все окружающие стали верить…

— Ты превратился в святого? — закончил занего Бог трудное признание в высоком статусе.

— Да, — облегченно и даже почти радостно сказал Макурин, — снимите с меня, пожалуйста эту… — он замялся, не зная, как ее охарактеризовать. Потом робко предположил: — должность?

Бог к этой крохотной просьбе отнесся холодно.

— Не имею никакого желания чего-то снимать, сам это, в общем-то, ничего не навешивая, — сказал он, — ты хоть понимаешь, что такое святость?

Андрей, понимая, что влез в сферу очень деликатных отношений и его Всемогущий повелитель точно может рассердиться, и тогда ему так или иначе может нехорошо перепасть по шее, осторожно ответил:

— Святость — это для меня, прежде всего, быть добрым христианином, соблюдать моральные нормы человеческих приличий, быть приличным семьянином, патриотом и честным российским поданным.

Макурин остановился, судорожно подыскивая, не просмотрел ли чего. Нет, кажется, основные черты назвал. А если и опустил чего, то извините, не ходячий умный ноутбук, не сказал сразу. Он молча посмотрел на Господа, мол, я все. Что мог, то произнес, а больше и не знаю ничего.

Бог тоже помолчал, давая еще сказать. Не дождался, Макурин говорил очень аккуратно, понимая, что лучше не все договорить, чем ляпнуть невзначай. У него здесь, если что, кроме земного пути, есть еще две дороги — в ад и рай. И он хорошо помнил, что благими намерениями выстлана как раз дорога в страшный ад.

— Что же, это черты доброго среднего христианина, — сказал в ответ Бог, — так можно честно прожить недолгую жизнь, а потом на другом свете отдыхая в раю. И все же, Андрюшенька, а почему ты стал святым, а не другой хотя бы россиянин. Если ты не отличаешься от остальных православных, то и в остальном тоже не можешь быть, а?

— Не знаю, — недоуменно пожал Макурин. Он действительно не знал и даже не предполагал ни чуточку.

— Случайным образом? — предположил Андрей Георгиевич, — методом отбора случайных чисел?

Сказал и сразу понял — не то ляпнул. Не зря в народе говорят, что молчание золото. Бог с разочарованием вздохнул, еще раз попытался подвигнуть собеседника:

— Вот смотри, гигантское большинство населения, миллионы, а потом уже и миллиарды никогда здесь не были и не будут. Многие простачки даже не верят в меня, ругая и сквернословя в мой адрес до той поры, когда не умрут и не окажутся передо мной на том, то есть сейчас в данном случае, на этом свете. А ты почему-то уже второй раз здесь оказываешься. Почему?

Действительно, почему, смазливая мордочка, поди, понравилась?

Нет, не надо так думать, здесь все мысли как на виду, мысли конструктивно, рискни! А что делать, раз не получается быть белым пушистым зверьком, наверное, поняли уже каким, будем тяжелым танком.

— Если так, то остается только один вариант — у меня есть такая характерная черта, которой нет у других, — предположил Макурин и замолчал, ожидая реакцию Бога — позитивную или негативную. С его-то возможностями, да чего угодно!

— Ну, наконец-то, ты начал думать, а не пытаться угадать мои мысли. Ты, Андрюша, в своем роде уникум, таких среди людей не больше пяти — шести, а среди вообще разумных существ — не больше десятка.

— Да?! — искренне удивился Андрей Георгиевич. Это, пожалуй, была искренняя и «звучная» его эмоция на Небе и Бог даже причмокнул от удовольствия, сказав:

— Вот теперь у тебя пошла такая яркая и красочная аура, что просто не воскликнешь! Ладно. Я ведь уже пытался тебе сказать, сейчас скажу прямо. Вся история и человечества и всей Вселенной мне уже известна с того времени, когда я появился. И я ее как бы переживаю вновь, словно смотрю второй раз один и тот же фильм.

М-да. С другой стороны, жизнь ведь это не фильм, она гораздо сложнее и многообразнее. Судьбу несколько существ, в том числе и мою, я никак не вижу. Из людей на сегодняшний день проживающих земную жизнь, я не могу прочитать только у тебя. Понял, чадушко? — Бог ласково посмотрел на него.