— Скажи, Аким, — выдал Макурин давно болтавшийся на кончике языке вопрос, — вы же, старосты, могли просто растащить эту суммы на всех, после того, как прежний помещик умер?

— Растащить? — вытаращил управляющий на него глаза. Видимо, такой вопрос никогда не приходил ему в голову и сейчас он на ходу сочинял ответ: — Аркадий Митрофанович человек был всякий, но все-таки барин он был неплохой. Да и не по-божески это, тащит общие деньги. Бог это не приветствует.

Да, а действительно Господь не примет, — подумал Макурин.

— Хм, а где там Леонтий? — громко спросил онв надежде, что этот слуга, непрерывно находясь на втором этаже или, хотя бы, рядом услышит хозяина и придет.

И точно, через несколько минут в проеме двери появилась голова Леонтия:

— Спрашивали, вашбродь? — почти испуганно спросил он. Видимо, где-то услышал, но не уверен, что это его спрашивали. И вполне был готов, что помещик обругает и выгонит.

Но Андрей Георгиевич только благодушно улыбнулся и поманил пальцем: иди поскорей!

Леонтий, обрадованный этим, показался весь.

— Видишь, эти деньги, — показал хозяин на груды банкнот, империалов, прочих золотых и серебряных монет, — они на нас сегодня буквально свалились с неба.

Помещик даже для пояснения показал вверх, в потолок.

Леонтий, поняв превратно, серьезно и недоуменно посмотрел туда.

Андрей Георгиевич, — смеясь, побранила Настя жениха, — не вмешивай сюда Господа.

Макурин, хотел было посмеяться, но вспомнил сон, так похожий на явь, собственный перенос на более чем две сотни лет и прикусил язык.

— Просто найти мешок, дерюжный или из грубой ткани, все равно, сложи в него деньги, Отнеси в него. Да не дай бог сумма усохнет, урою!

— Да, Господь с вами, благодетель вы наш, — обиделся Леонтий. И даже не угрозе помещика, вполне, в общем-то, реальной, а указание на воровстве такого уважаемого человека.

Макурин только махнул рукой. Что это он, дурак бестолковый, походит к людям XIXвека, особенно к провинциальным крестьянам, где тогда моральные устои были особенно высоки, с принципами XXI века?

— Ладно, убедил! — рыкнул он так, что всем окружающим стало понятно — помещик раскаялся в своих словах и от этого им, особенно, крестьянам, может быть очень даже плохо.

Леонтий уже молча и без претензий притащил откуда-то из первого этажа мешок, очень грубоватого вида, но не рваный и чистый. Быстренько сгреб туда деньги и потащил мешок в кабинет. Только его и видели.

Аким, которому деваться было некуда, постарался встать незаметно. Будто был он и не был. Андрей Георгиевич даже засмотрелся на этого умельца хитрых манер.

— Пойди сюда, Аким, — наконец сказал он, — не бойся, не съем. Чем стоять, закрой лучше двери «денежной комнаты», пригодится еще. «Может и он когда-нибудь будет прятать от будущей жены деньги!» — подумал ненароком.

Вернулись в кабинет. Андрей Георгиевич сел как раз подле мешка с деньгами. На миг почувствовал себя Дедом Морозом с мешком с подарками. Посмотрел на Акима, напряженного после недавнего разговора с помещиком.

Надо с ним держать себя осторожнее, — пожурил себя Макурин, — ты для них здесь царь и даже, Господи, Бог. И ведь действительно можешь почти все и еще немножечко. А еще психология. Нет не рабская, придумал тоже, ты же не либерал XXI века, чтобы плевать в Родину. Консервативная, скорее, особенно после тридцати. Вот из этого и веди себя.

— Голубчик, Леонтий, — все ли в доме хорошо на нижнем этаже? — постарался сделать голос мягче и добрее помещик, — не замечено ли чего?

— Нет, вашбродь, все тихо, слуги не бузят, бабы не визжат, а коли бы и попытались, я им вот! — показал он здоровенный кулак.

— Хорош, молодец, любого побьет, — с удовольствием подумал Макурин, — а что не совсем сметлив, так я буду за него думать. Почти как за рядового менеджера. Знай, ноги побыстрей да улыбка пошире.

— Вот тебе Леонтий, бумажка, — сунул он рублевую банкноту в руку слуги, — я тебе доволен. Можешь идти на свое место. Да Авдотье во время обеда скажи, чтобы налила тебе рюмку наливки.

Все, больше уже ничего не надо, он твой, — сказал себя попаданец, провожая его взглядом, барин доволен и даже дал денег.

Он сел обратно в кресло, посадил рядом Настю — та охотно прижалась к нему, чувствуя почти женой — и спросил управляющего, продолжая прерванный разговор, — а что, Аким, почем нынче улья? Я что-то не очень в цене в этих товарах.

Андрей Георгиевич, конечно, сильно смягчил. В ценах на товар этого века он совсем не разбирался. Но в этом его крепостной собеседник не должен разбираться. Не положено ему.

Аким думал также и без малейшего размышления сказал:

— Рупь серебром лучшие на базаре, ваше высокоблагородие, — помедлил, осторожно посоветовал: — ему и не надо больше четвертного билета давать. Перебьется.