Но на подходе к гримерке нам навстречу вывалился расхритсанный чел лет тридцати. Светлые патлы торчат в разные стороны, под распахнутой косухой — драная майка, в руке — бутылка водки.

— Ребяяята! — он расплылся в счастливой улыбке и распахнул объятия. — А я знаю, кто со мной сейчас выпьет!

Что-то в нем было очень знакомое. Будто я видел его где-то. Причем, совсем недавно.

Только он вроде был… эээ… старше?

Астарот, тем временем, уже обнимался с приветливым патлачом. Кажется, они даже знакомы.

— А запивон есть? — спросил он.

— Так хайром занюхай, я его две недели не мыл! — радостно заржал чувак.

Астарот выдохнул, сделал глоток, скривился. Передал бутылку Бегемоту. Тот тоже отпил. А я все смотрел на этого парня. Где же я его видел?

— А ты врубаешься! — заорал тот и хлопнул Астарота по плечу. Бегемот закашлялся и сунул бутылку Бельфегору. Тот нервно посмотрел на меня. Я покачал головой. Мол, не пей, пацан, вам еще выступать.

— Давай, братишка, глотни! — хрен в косухе подался вперед и повис на плече у Астарота. — Ты же рокер!

И тут я его узнал. Так узнал, что даже в башке зазвенело. Только сейчас его рожа еще не была такой обрюзгшей, а поверх ремня не вываливалось пузико. Но это точно был он. Тот самый мужик, который швырнул гранату там, в двадцать третьем году. Который орал что-то насчет молодой шпаны, возмущался панкам-веганам и громогласно требовал водки.

И сейчас он тряс Бельфегора за плечо, требуя, чтобы тот немедленно выпил. А мой рыжий кореш смущенно отворачивался. Но в конце концов сдался, приложился к бутылке. Но явно только сделал вид, что отхлебнул. И занюхивать шевелюрой патлатого не стал, уткнулся носом в свой рукав.

— А ты чего стоишь, как неприкаянный? — мутные глаза патлатого уставились на меня. — Трезвенник?

— Ага, язвенник! — хохотнул я и потянулся за бутылкой. Больше всего хотелось сейчас разбить ее об голову нашего «добродетеля». Но вместо этого я похлопал его по плечу и сунул ополовиненную бутылку в карман косухи. Приобнял за плечи. — Пис, братишка! Мэйк лав, нот вар!

— О, врубаешься! — патлатый тоже меня приобнял. А я повернулся к Астароту.

— Дуйте в гримерку давайте!

— Эй, а я не пил! — вякнул Бегемот. Стоял он как раз очень удачно, так что я двинул ему локтем свободной руки под дых. Он сдавленно крякнул, но намек, кажется понял.

— Как говорил дон Хуан, какой смысл в знании вещей, которые нам бесполезны? Верно, братишка? — я оттащил патлатого типа к стене, чтобы не перегораживал дорогу. Астарот и остальные прошмыгнули в дверь гримерки. Такое себе укрытие, конечно. Наверняка там сидят такие же говнари, как и этот. Но все лучше, чем бухать в коридоре с этим…

— А ты врубаешься… — язык патлатого запетался. — За это надо немедленно выпить!

Я вздохнул и пошарил взглядом по коридору, выискивая, на кого бы свесить это сокровище. А он, тем временем, уже снова выхватил бутылку из кармана и приложился к ней. Та радостно забулькала.

— Йо, братишка! — я оскалился в улыбке и ухватил за рукав парня в кожанке, увешанного с ног до головы мелкими металлическими предметами. — Нам срочно нужен третий! Потому что в пророчестве сказано было, что истина откроется только тому, чей мозг поделен на три!

«Какую ахинею я несу, прости господи», — мысленно заржал я. Но компаньонов эта чушь вполне устраивала. «Металлист» с энтузиазмом присоединился к нашему кружку, патлатый отвлекся на новую жертву, а я смог выскользнуть из его цепких объятий и скрыться в гримерке.

Гримерка — это, конечно, громко сказано. Никаких тебе зеркал в обрамлении лампочек и прочих красивых нуарных штук. Просто довольно большая неправильной формы комната, одна стена вся целиком состоит из крючков для одежды, и сейчас практически все они заняты. В углу тюки с непонятно чем, на тюках возлежит волосатик с бородой и с ним две девицы — короткие юбки, сбившиеся чуть ли не выше задниц, колготки сеточкой, спутанные шевелюры волос. А на молоденьких лицах — тонна вызывающей косметики и неземное блаженство. У единственного зеркала топчется компашка в засаленной джинсе и занимается очень важным делом — пальцами пытается устроить из волос начесанные ирокезы.

На подоконнике восседает седобородый дядечка с длинным и для разнообразия расчесанным хайром. И напевно, как сказочник, вещает, дирижируя самому себе рукой.

—…ибо настоящий рок — это откровение божие! А для бога несть эллина и несть иудея, ибо все мы люди! Человеки! И рок-н-ролл будит в нас эту общность, заставляет тянуться друг к другу…