Спустя яичницу с колбасой, эклер для Светы и две чашки дрянного кофе, мы покинули кафе «Лира» и направились к ДК профсоюзов. Подтверждения или опровержения тому, что «Лира» — это новокиневская проститутошная еще с тех времен, когда существование первой древнейшей профессии категорически отрицалось, я так и не нашел. Зато узнал, что Света в этом году закончила пед по специальности «учитель младших классов», и у нее есть официальная работа — она ведет кружок стихосложения в тридцатой школе. Ей было нужно официальное место работы, потому что так положено, а горбатиться с полной ставкой ей не хотелось, а тут она всего-то пару раз в неделю должна провести занятие. Правда, еще всякая бюрократия, но там просто, ей не привыкать. Еще узнал, что живет она с бабушкой, в малюсенькой квартире, зато совсем рядом с площадью Октября. У родителей места больше, но они получили квартиру где-то в дальней части Новых Черемушек, а ездить оттуда — это ужас.

Света привела меня в небольшую каморку, стены которой были сверху донизу заклеены постерами западных рок-групп. Вместо обоев. В стареньком советском книжном шкафу вместо книг стояли батареи аудиокассет. На нижней полке — серо-серебристый двухкассетник «Вега». Письменный стол, заполненный творческим беспорядком — бумаги, картонные папки, фотографии. Парочка кассет с вытянутой пленкой, жестяная банка-пепельница. Пустая. И несколько школьных стульев.

— Это наш на двоих с Женей кабинет, — сказала она, протискиваясь за стол. — Три раза в неделю мы можем пользоваться большой сценой и репетиционным залом. И еще — студией звукозаписи, но она так себе, там все оборудование устаревшее. Но все равно лучше, чем ничего.

Рассказывая о всяческих преимуществах членства в рок-клубе, Света копалась сначала в папках и бумагах на столе, потом открыла ящик, принялась шуршать там.

— Ага, вот, нашла! — девушка радостно сдвинула в сторону всякое другое прочее, положила перед собой папку, на которой толстенькими трафаретными буквами было написано «Прослушивание от 15 сентября 1991 года».

Домой я вернулся загруженный сведениями и собственными мыслями. По всему выходило, что «Ангелы Сатаны» — это как раз из тех самых групп, которые на прослушиваниях пролетят, как фанера над Парижем. И даже не нужно быть специалистом, чтобы понять, в чем тут проблема. Наш Астарот видел себя этаким суровым металлюгой, типа тех, кто ревет в микрофон неразборчивое, а все музыканты вместе трясут длинными гривами. И все это под ревущее звучание, которое я лично даже отдаленно бы музыкой не назвал. Вот только есть нюанс… Даже несколько. Голос у Астарота есть, и в целом довольно неплохой. Но от львиного рыка он далек. Как и аранжировки. Для тяжеляка нужны басы и крутые запилы. А с ними было как-то… не очень. И результат получался не то, чтобы убогий, но как будто детсадовский что ли. Школота пытается корчить из себя сатанистов.

Кстати, насчет этого самого сатанизма… Как я понял, вся моя компашка говнарей ими не были. За все то недолгое время, которое я их знаю, ни один не изъявил желание устроить какую-нибудь черную мессу или порисовать перевернутые кресты и пентаграммы где-то, кроме как на своих джинсах и куртках. То есть, по сути, даже «толкиенутые» в компании которых они частенько тусят, даже более двинутые на своих эльфах и орках, чем «Ангелы Сатаны» на дьяволопоклонничестве. Пожалуй, это даже хорошо. С фанатиками мне было бы в разы труднее общаться… Что, впрочем, не значит, что в газетных публикациях, формат которых нам еще предстоит обсудить с Иваном на неделе, следует избегать этой темы. Всякая магия и чертовщина, судя по обилию на досках объявлений всяческих услуг «черных магов» и «демонологов в десятом поколении», пользуется неплохим таким спросом.

А вот понедельник начался в несусветную рань — в половине шестого утра. Я вытащил свое ноющее от вчерашней тренировки тело из постели, добрел до кухни, еще толком не проснувшись, заварил себе кофе прямо в чашке. Достал из холодоса еще с вечера приготовленные заботливой мамой сырники. И только сожрав второй, смог открыть глаза и прочитать записку, которую она мне оставила под корзинкой.

«Вова, у порога большая клетчатая сумка, возьми ее с собой. Джамиля работает в киоске номер двадцать восемь. Подойдешь к ней, скажешь, что ты Вова Корнеев, она тебе все покажет. Люблю тебя. Мама».

Я отогнул край шторы и выглянул в окно. Да я везунчик, ничего не скажешь! Вчерашний мелкий холодный дождик ночью превратился в снег, и на улице сейчас была настоящая такая зимняя сказка, подсвеченная включенных по утреннему времени фонарей. Красиво, конечно, но блин. Сразу возникло желание сказаться больным, забраться обратно под одеяло и сладко доспать до полудня. И потом весь день пить горячий чай с этими вот вкусняшками, которыми балует нас каждый день мама.