Понимая всю обреченность своего положения, полковник панцирной казачьей конницы вскинул было руки, моля сохранить ему жизнь. Но московиты или не увидели этого жеста — или решили не давать пощады ляху… Прекрасно понимая, что и пан не подарил бы ее обреченным жителям града.

А потому последним, что увидел Зебживдовский — широко раскрывший глаза от ужаса! — стал увесистый булыжник, летящий прямо в лицо святотатца…

…От частых залпов весь верхний боевой ярус Молоховской башни затянуло непроглядным, едким дымом сгоревшего пороха. Он лезет в рот, заставляя воев попеременно заходиться продолжительным кашлем — и в глаза, отчего те начинают слезиться… А потому после десятого залпа я был вынужден прекратить огонь — все одно разобрать, куда и в кого мы стреляем, стало совершенно невозможно!

Между тем, залпы стрельцов со стен, ровно, как и орудийные выстрелы всех ближних к нам башен продолжают греметь громовыми раскатами; звуки боя раздаются и с тесных, кривых улиц града, ведущих к Соборной горе — заранее превращенных нами в западню… Как кажется, мой план пока вполне успешно воплощается в жизнь!

И словно в ответ на мои тщеславные мысли, снизу вдруг раздался оглушительный треск дерева — а следом не шибко густой залп стрелецких пищалей! И практически слившаяся с ним ответная пальба запорожских самопалов… А после — дикий, яростный вой черкасов, ворвавшихся в башню, да крики раненых, слившиеся с ним воедино!

— А-А-А-А-А-А!!!

Шеин тотчас обнажил саблю — но прежде, чем он поспешил бы вниз с немногочисленными телохранителями (Михаил славится своим мужеством и часто принимает участие в рукопашных схватках на стенах), я встал на его пути:

— Воевода, дозволь нам! Мои стрельцы готовы к ближнему бою, мы выбьем черкасов — а после закроем ворота; думаю, что уже пора.

Шеин, всего мгновение промедлив, согласно кивнул:

— Дерзайте братцы! И да сохранит вас Царица Небесная…

Благословенный воеводой, я тут же двинулся к лестнице, одновременно с тем воскликнув:

— Десятки Долгова и Захарова — приготовить пистоли! Стрельцы Кругова идут с нами, с собой берите карабины! Остальным — зарядить оставшиеся пищали, и готовиться открыть огонь с башни, как только дым развеется! Отсекайте всадников, следующих к воротам из города; по малым отрядам бейте одним десятком, по крупным — дружным залпом обоих!

…После боя на немецкой батарее в обоих «штурмовых» десятках Гриши Долгова и Семена Захарова осталось всего пятнадцать боеспособных стрельцов. И хорошо еще, что за прошедшие недели раны у всех воев понемногу зажили — включая и мои собственные, оставленные шпагой и дагой офицера ландскнехтов! Слава Богу, что обошлось без заражений…

Но, несмотря на немногочисленность «штурмовиков», броня да парные пистоли на каждого воина должны дать нам решающее преимущество! Особенно, в тесноте боевой вежи, где черкасы не смогут реализовать своего численного превосходство…

Три или четыре лестничных пролета (точно я не считал, невольно разволновавшись перед ближним боем) мы преодолели, как кажется, в один миг… Между тем внизу, у орудий, уже идет яростная рубка черкасов и пушкарей! Причем реестровые запорожцы остервенело лезут в башню сквозь прорубленную дверь — и чаша весов боя казачьих панцирников с орудийной обслугой однозначно клонится в сторону первых…

Точнее клонилась — до этого самого мгновения!

— Бей литовцев!!!

— Бей москалей!!!

Я замер на последних ступенях ведущего вниз лестничного пролета, пропустив вперед лишь Петро и Адама. И уже мгновением спустя мои лучшие рубаки скрестили клинки с ринувшимися навстречу черкасами! Раздался оглушительный стальной лязг — и хриплый рык стремящихся зарубить друг друга людей… Следом, чуть потеснив меня, вниз ринулся и Дмитрий — а я, ни сходя с места, вскинул изготовленный к бою пистоль, направив его в лицо запорожца, показавшегося в дверях.

Отчего-то я успел подробно рассмотреть именно его — еще довольно молодого мужчину с густыми пшеничными усами и крупными чертами лица. В васильковых глазах казака абсолютно славянской внешности промелькнуло понимание происходящего, страх — и какая-то детская обида… И левая моя рука невольно дрогнула, я промедлил с выстрелом — а казак попытался было отпрянуть назад, спасаясь от пули!

Быть может, ему бы это и удалось — но напирающие сзади черкасы буквально втолкнули парня обратно в башню. И тот, подняв клинок, ринулся вперед с искаженным от ярости и страха лицом! А я, чуть опустив ствол пистоля, уже без колебаний нажал на спуск… Левую кисть рвануло от отдачи — а пуля, ударившая в живот казака, сложила его пополам; я успел разглядеть это прежде, чем пороховая дымка закрыла обзор. Но в следующее же мгновение за спиной грянули выстрелы не менее десятка стрелецких самопалов — полностью очистив проход в башню от черкасов!