— У меня только что был человек, представился Серхио Серпентте. Впрочем, он говорит чисто и представиться может кем угодно… Но больно приметная у него одежда — весь в черном. Отправь за ними пару опытных наблюдателей, проследи, где остановился — а после брось все силы на этого человека. Вообще ВСЕХ! Я должен знать, с кем он виделся и общался, кому платил за еду, ночлег, лошадей… Я должен знать о нем все! А если попытается покинуть Москву — так схватить, немедленно схватить! И ко мне в застенок…

Когда Елисей покинул палаты, Дмитрий Иванович встал из-за стола, и принялся мерить залу энергичными шагами. То, что он помыслил совершить, его пугало — но еще сильнее пугало ощущение, что князь сегодня продал бессмертную душу. Подумать только, иезуит едва ли не вслух сказал, что его люди убьют Василия — и посадят Дмитрия на трон! Также, как убьют Михаила. Также, как могли бы убить его самого… Но Михаил действительно опасен, его смерть необходима — иначе сбудется «пророчество» змея о закрытых гробах для них с братом. Однако, как только племянник испустит дух, княжеские ратники перебьют отправившихся с ними иезуитов — убрав и мастера ядов! А Дмитрий Иванович, между тем, по «душам» поговорив с Серхио, установит, сколько всего иезуитов сейчас находится в царстве Московском, кто они… И когда придет время — нанесет удар.

Такой силы удар, что ни один иезуит после не решится отправиться на Русь!

…Брат Серхио, сев в поданную к самому порогу княжеского терема карету (приметная, бросающаяся в глаза роскошь!), завесил окна ее темными шторами, после чего быстро сменил одежду, из итальянского дворянина в черном превратившись в обычного фряжского купца. Когда же карета, следующая в Китай-город, на мгновение остановилась у условного проулка — столь узкого, что протиснуться можно лишь одному человеку! — Серхио стремительно распахнул дверь и нырнул в него, уходя от возможной слежки. Теперь, если хвост и есть, последует за каретой… Иезуит вовсе не был уверен в том, что позже Дмитрий Иванович, негласно возглавляющий и царские застенки, и московских доносчиков, не попытается схватить или даже убить брата Серпентте, надеясь избежать исполнения данного им слова.

Уходя темным узким проулком к постоялому двору, на конюшне которого брата-иезуита уже дожидается пара верных телохранителей, Серхио усмехнулся: князь никого и ничего не найдет. Карета арендована в немецкой слободе, о месте встречи с душегубцами и отравителем, дожидающимися людей Дмитрия Шуйского за стенами Москвы, доложит совершенно посторонний человек, также нанятый за пару золотых в немецкой слободе… Купеческий служка, дисциплинированный и исполнительный — сделает все как надо.

Ни одной реальной ниточки, что привела бы к Серпентте…

А вот когда Дмитрий не найдет никаких следов Серхио в Москве, он уже по-новому взглянет на их уговор, понимая неотвратимость кары за нарушение его условий… Впрочем, крайне сомнительно, что уговор действительно придется воплощать в жизнь. Этот трусливый олух, бездарно проигравший полякам и ворам под Болховом — как минимум вдвое превосходя их числом! — в два счета развалит войско, как только не станет Скопина-Шуйского.

И если все пойдет, как и ожидается, на престол Московского царства взойдет не очередной Рюрикович — или считающий себя таковым! — готовый взять любую помощь, но тут же предающий католических эмиссаров… А королевич Владислав — сын ярого католика Сигизмунда Ваза!

Или же сам польский король…

Все зависит от того, каким тяжелым будет поражение московского войска после смерти кесаря Михаила — да смогут ли московиты сопротивляться включению их земель под польскую корону… Или же покуда побудут еще условно независимыми — но с католиком Владиславом во главе.

Царем, уже точно не мешающим иезуитам проповедовать, интриговать, убивать, подкупать…

Для достижения благих целей — все средства хороши!

…Иногда на меня накатывает — и тогда очень остро хочется ощутить кожей дуновение легкого морского бриза, почувствовать невесомые капельки соленой воды, касающиеся лица… Увы, сейчас нам остается принять лишь холодный ветер, гонящий навстречу снежную взвесь.

— В такую пору хорошо бы засесть с кружкой крепкого пива и миской похлебки перед очагом!

— Н-да… От очага я бы не отказался! Да и похлебки бы тоже… Особенно если посолонее да наваристее, и мяса побольше! — с чувством ответил я, кутаясь в теплый плащ с меховым подбивом.

— Ну, тогда прошу! — Джок картинно откинул полог трофейного татарского шатра, приглашая внутрь.

— А как же гонцы? — запротестовал Степан.

— Я думаю, наши отмороженные носы не ускорят их приближение. Время есть. Тем более я только встал на ноги. — словно в подтверждение своих слов, я шмыгнул носом. — Да и горячий отвар не помешает!

— Слова истинно мудрого командира! — хохотнул Лермонт. — Заходите быстрее…

Гонцы действительно задерживаются; мы разбили стоянку, немного не доехав до лагеря Михаила Васильевича, расположенного теперь в Троице-Сергеевой лавре — и ожидаем теперь приказа кесаря… Точнее сказать, отмашки.