Еще один шаг — и я, едва ли не рыча от отчаяния и полного ощущения разверзнувшейся под ногами пропасти, ввалился в горницу, вскинув пистолет! Да тотчас замер, несколько удивленный происходящим — заметив вначале раскрытый деревянный короб с множеством колбочек со всякими микстурами, да уловив специфический запах средневековой аптеки… После чего я перевел взгляд на вполне мирно беседующего с лекарем Сергием седого немца — и его еще совсем юного ученика, покорно сидящего на лавке у ближней ко мне стенки. Последний с непритворным страхом уставился на направленный в его сторону пистолет… Удивленно вылупился на меня и Лермонт, и двое его рейтар, стоящие у ложа спящего Михаила, придвинутого ближе к печке — и Рада, протирающая лоб кесаря смоченным прохладной водой полотенцем.

— Сергий, это настоящий лекарь?!

Прервав повисшее было в горнице молчание, я обратился напрямую к травнику, единственному из нас способному распознать в немце лжеца — но тот несколько испуганно закивал:

— Да, конечно… Зовут Иоганном Штраусом — говорит, что учился в Салернской врачебной школе… Послан к Михаилу Васильевичу генералом Делагарди!

— А ты что, по латыни разумеешь? Или он с тобой по-русски изъяснялся?

— Да латынь немного разумею, батюшка…

Сергий ответил с некоторой опаской — а я с трудом подавил нервный смешок: шестидесятилетний старик называет меня батюшкой! Между тем сам я, ввалившись в избу, пугаю настоящего доктора… Ну вот никак не похожа пара врачевателей на злобных иезуитских убийц! И еще совпадение это дурацкое — Иоганн Штраус, тезка знаменитого австрийского композитора…

— Фух, ложная тревога.

Испытывая неимоверное облегчение, я опустил ствол пистолета, походя уточнив у травника:

— Ты понял, чем он предлагает лечить рану?

Наш лекарь охотно кивнул:

— Да, состав трав подобран грамотный, могу озвучить на латыни.

Я отрицательно мотнул головой:

— Не обязательно. Слава Богу…

Уже готовясь отступить назад, в сени — ну а чего мешать врачевателям, когда настоящие иезуиты подбивают толпу? — я ненароком бросил взгляд на ученика доктора. И что-то в глазах его промелькнуло этакое… Нет, не страх — скорее какая-то затаенная злоба, не совсем объяснимая даже тем испугом, что я мог вызвать, ввалившись в горницу…

— А ты, голубчик, по-русски разумеешь?

Худощавый юноша лет так восемнадцати аж вскочил с лавки — и, глубоко поклонившись, подобострастно воскликнул:

— Так точно, господине!

— Так точно, говоришь…

То ли события этой ночи так запугали меня, что я готов видеть иезуитских убийц едва ли не в каждой тени, то ли обострившееся ощущение тревоги действительно предупреждает меня об опасности. В любом случае, я решил не рисковать — и обратился к Лермонту:

— Джок, не своди глаз с немца, пусть повременит со своими лекарствами… Рейтары — а вы возьмите голубчика под белы ручки; нужно кое-что выяснить.

Удивленный шотландец выгнул брови — но ничего не сказав, молча кивнул, подав знак солдатам; те, впрочем, уже и сами двинулись к врачу, прибывшему от Делагарди. Якобы… Тут же подал голос и запинающийся от волнения ученик:

— Г-г-господине… Но зачем? Нас послал…

— Я знаю, кто вас послал. Генерал Якоб Делагарди мой близкий друг, если вдруг вы о том не знаете… А я, к слову, никогда не видел вашу пару среди лекарей корпуса. Так что… Покажи-ка свой крестик, добрый молодец.

От меня не укрылся быстрый взгляд мальца, брошенный в сторону своего «мастера»; возникло острое желание проследить за ним — но вместо этого я сосредоточил все внимание на ученике, вслух обратившись к хайлендеру:

— Джок, все внимание на медиуса! Можешь даже направить на него пистоль — и ни в коем случае не подпускай его к князю!

После чего негромко, но внушительно повторил свой приказ:

— А ты ученик, доставай, доставай крестик…

Юноша поспешно кивнул и излишне суетясь, натурально дрожащими руками расстегнул ворот и потянул тесемку нательного креста. Его неловкие, поспешные движения меня невольно успокоили — и, чуть опустив пистоль (дуло которого, впрочем, все еще направленно в живот студиоза), я вполне спокойно попросил:

— Переверни распятие на обратную сторону.

Юноша промедлил всего миг — но от меня не укрылось, что он довольно нервно и резко опустил правую руку вниз… Чувство опасности буквально обожгло мой загривок за мгновение до того, как малец вдруг рванул ко мне — и я непроизвольно нажал на спуск.

Выстрел!

Выстрел грохнул оглушительно — а тяжелая пистольная пуля швырнула паренька обратно на лавку; из левой руки его выпал не такой и длинный стилет, чье лезвие, однако, смазано какой-то дрянью. В широком же рукаве камзола виднеются кожаные ножны… Раненый точнехонько в солнечное сплетение иезуит, на кресте которого я успел разглядеть знакомую гравировку, забился в конвульсиях — а я ни своим голосом вскричал:

— Лекаря! Брать живым!!!

Однако мой крик уже заглушил второй выстрел…