Когда мое такси закончило до смешного долгий путь к дому, слуга ждал меня на ступенях. Это был старик с пышными усами, который вечно работал как секретарь папы, что было странно, потому что я думала, что он не покидал главный замок в Сеуле. Еще более удивляло, что он вышел сам встретить меня. Обычно швейцарами делали неопытных ребят, но сутулый секретарь открыл дверцу моей машины сам, низко поклонился, когда я вышла на дорожку.

— Юная госпожа, — его голос было невозможно прочесть за железной стеной профессиональной этики. — Великий Ён ждал вас.

Я не сомневалась. Сжав сумку, я махнула секретарю вести. Он повел меня неспешно по каменной лестнице удивительно широкого крыльца поместья в большой холл, полный мебели, которую сдвинули к стене и накрыли чехлами от пыли.

Я опешила. Временный дом или нет, мама не позволила бы дому так выглядеть, пока в нем был отец.

— Почему все в таком виде?

— Ничего не поделать, — сказал секретарь, повышая голос, чтобы было слышно поверх гула наших шагов. — Великий Ён приказал вашей матери и остальным вернуться в Корею недели назад. Только нескольким разрешили остаться с ним, но этот дом такой большой, что мы не могли бы убирать все в таком количестве, так что пришлось почти все прикрыть.

Это звучало практично, но:

— Почему он не нанял местных работников?

— Я не спрашиваю Великого Ёна, — сказал старик, оглянувшись, будто добавляя взглядом: «И тебе не стоит».

Я закатила глаза и решила сосредоточиться на доме, который стоил внимания. Что бы я ни чувствовала к нему, у отца был хороший вкус. Даже во временном доме, как этот, стены были покрыты искусством разных культур и временных периодов. Старые картины перемежались с современными, китайской каллиграфией, корейским текстилем, египетскими артефактами, японскими масками, размещенными с умом, чтобы подчеркнуть красоту каждого предмета.

Даже с выключенным светом и мебелью, сдвинутой к углам, идти по дому папы ощущалось как поход по хорошему музею. У него даже были творения художников из СЗД, новые приобретения. Я была уверена, что заметила акварель в трех измерениях Барклей — отличная картина — на одной из лестничных площадок.

Но мы не подошли ближе, чтобы я проверила, слуга повел меня за тяжелую деревянную дверь в то, что раньше было библиотекой, но теперь выглядело как современная версия приемного зала короля. Тут был диван для ожидания, ковер посередине, чтобы стоять на коленях и умолять, и высокое кресло, вырезанное умело из дерева, где папа мог сидеть и смотреть свысока на тех, кто посмел просить его внимания.

Это место было давящим и драконьим, с множеством аллегоричных масляных картин людей, простирающихся перед монстрами и богами, но тут хотя бы было светло, благодаря широким окнам с видом на запад и изумрудный луг за домом. За ним был широкий простор реки Детройт, и СЗД поднималась из коричневой воды как айсберг из стали и бетона. При виде знакомого сияющего хаоса города мне стало немного легче на территории врага. Настолько, что я смогла изобразить улыбку, когда старик поклонился и ушел за моим отцом.

Я вытащила телефон, когда дверь закрылась, проверила свои счета. Я проверила трансфер, который собиралась произвести, уже шесть раз, заставила Сибил получить официальный ответ от ИИ-помощника банка, что они знали, что я собиралась перевести деньги на личный счет, и они не будут ни по какой причине взымать комиссию. Я все еще проверяла настройки, когда дверь открылась, и отец вошел в комнату.

Я выронила телефон при виде него. Не из-за ужаса перед драконом, к этому я привыкла. Нет. Я вскочила, потому что папа выглядел ужасно.

Всю жизнь я видела Ёна только жутким и великим бессмертным, красивым и опасным, невероятным. Теперь его смертный облик выглядел так, словно его выжали. Его обычно безупречное лицо осунулось. Его бирюзово-золотые глаза были покрасневшими и впавшими, над высокими скулами пролегли темные круги. Даже блестящий черный водопад его волос выглядел тускло, и он ужасно похудел. Тело под дизайнерским костюмом выглядело как скелет, мышцы, ради которых он даже не тренировался, пропали.

Вид поражал, даже ужасал. Отец был безвременным, как сокровища, которые он собирал, он был непоколебимой силой. И то, как он, тощий, сжимал дверную раму, чтобы не упасть, ощущалось так, словно во вселенной разбили константу. Это казалось невозможным с такой силой, как Дракон Кореи, но, пока я смотрела, как он проходил в комнату и занимал место в кресле-троне, я поняла.

Я сделала это.

Осознание ударило, когда все намеки, которые я не замечала из-за злости или занятости, вдруг встали на места. Это сделала я. Я взломала проклятие папы, но магия, которая воровала мои деньги, откуда-то шла. Что-то питало всю ту неудачу, и, судя по тому, что стало с папой, я знала, что это был он. Потому он сорвался по телефону, когда я первый раз ударила его проклятие рынком золота и обнаружила то, что могло его сломать. Потому мама пришла на аукцион без его ведома и просила меня остановиться. Потому что происходило это.