— Это разные вещи. Забавно, но проблема Ёна в том, что он и то, и другое. Дракон Кореи известен жестокостью, хитростью и честью. Его боятся его враги, уважают соседи, его народ обожает его. Кроме избыточного интереса к коллекционированию смертных, его репутация дракона была безупречной. А потом появилась ты.

— Хотите сказать, что я испортила его? — с горечью спросила я.

— Нет, — сказал Миротворец. — Такой поворот событий заставляет меня хотеть его сильнее. Гордый и эгоистичный дракон не будет подвергать себя такой опасности из-за смертной. Мне ясно, что, что бы он ни говорил, Великий Ён сильно любит тебя, и будет величайшей трагедией воевать из-за такого красивого явления.

Я посмотрела на свои ладони. Я хотела верить его словам. Я была лишь человеком. Конечно, я хотела, чтобы отец любил меня. Но я уже много раз ранилась об это и не хотела обманываться снова.

— Вы ошибаетесь.

Миротворец отклонился в кресле.

— Как же?

— Отец меня не любит, — я сжала кулаки поверх дешевых грязных леггинсов. — Он хочет владеть мною. Я — его Опал, вещь, а не человек. Он делает это все не из-за того, что скучает и хочет видеть меня рядом. Он делает это, потому что только мне хватило смелости отказать ему, а он этого терпеть не может.

— Что ж, — медленно сказал дракон. — Он твой отец. Думаю, ты знаешь его лучше.

Я одобрительно кивнула, но дракон еще не закончил.

— Порой людей, к которым мы ближе всего, сложнее видеть правильно. Наши чувства могут мешать нам видеть то, что прямо перед нами.

Я в гневе сжала кулаки. Кем он себя возомнил, говоря мне это? Это была не мелкая семейная ссора, которую можно было исправить долгим разговором и объятиями. Отец пытался похитить меня! Но, пока я придумывала, как ему сказать, что он ошибался, не оскорбив, Миротворец поднял ладони.

— Понимаю, — сказал он с улыбкой. — Но, пока ты не отвернулась от меня, я могу задать вопрос?

Вряд ли это было хуже того, что он уже рассказал, так что я кивнула.

— Ты ненавидишь своего отца?

Я удивленно моргнула. Я не думала об этом раньше. Но теперь меня спросили, и ответ был очевидным.

— Нет, — сказала я. — Я злюсь на него, хочу, чтобы он прекратил, но я не ненавижу его.

— Почему? — спросил Миротворец. — Ты сказала, что он ужасно поступил с тобой. Я не могу снять с тебя проклятие, но многие драконы могут. Почему не продать его одному из его врагов и покончить с этим?

Я открыла рот, чтобы выдать привычную фразу, что я не хотела менять одного хозяина на другого, но слова ощущались как пепел во рту. Ситуации были разными, но то, как просто и прямолинейно он задал вопрос, напоминало доктора Ковальски, когда она требовала, чтобы я сказала ей правду. Я думала и тогда, и сейчас, что говорила правду, а потом спросила себя о правде — настоящей причине, по которой я старалась выполнить сделку, а не продала папу тем, кто был бы рад узнать о его слабости — и ответ оказался другим.

— Потому что он — мой папа.

Но я знала, что эти слова можно было поставить под сомнение. Родители не всегда были хорошими. Многие люди ненавидели своих пап, и на то были причины. У меня был повод, и, несмотря на все, что он сделал, сколько раз он топтал мою жизнь и звал меня щенком и разочарованием, я не смогла это сделать. Я не знала, любила ли его, но я не могла заставить себя ненавидеть его. Даже ради своего спасения, что было самым глупым моим решением. Я ожидала, что Миротворец так мне и скажет, но дракон, к моему удивлению, просто кивнул, его юное лицо стало старше от сочувствия, словно он знал, что я ощущала.

— Твой ответ дает мне надежду, — сказал он. — И я не верю, что Ён видит в тебе только вещь.

— Но это так, — возразила я. — Он сам так сказал.

— Не сомневаюсь, — ответил Миротворец. — Но ты должна знать, что слова и чувства дракона — разные вещи. Он может звать тебя вещью, но в каждом моем разговоре с ним — с первой встречи, когда он попросил дать тебе жить тут и до его заявления, что тот, кто тебя тронет, станет его заклятым врагом — Ён постоянно звал тебя своим ребенком. Ты не его по крови, но действует он так, будто ты — его любимая дочь, важнее огня или золота.

— Если это так, — прошептала я с дрожью, — зачем он делает это со мной?

— Не знаю, — сказал Миротворец. — Но, думаю, ты была права, сказав, что он хочет тобой владеть. Я вижу, почему ты не можешь терпеть этого. Никто не хочет быть вещью. Но для старого дракона, которого с рождения учили, что симпатия — это слабость, которая его погубит, желать камень безопаснее, чем любить дочь. Эту проблему он должен решить сам, конечно, и я не прошу тебя простить его. Просто… вам стоило бы поговорить.

— Я пыталась, — раздраженно сказала я. — Я сто раз пыталась, но он не слушает! Он просто кричит.

Рот Миротворца дрогнул.

— Ты кричишь в ответ?