Он стал сторониться людей, жил отшельником. Уж очень неприятно, когда о тебе сплетничают за твоей спиной.

Но все это было так давно.

Лесли осталась в далеком прошлом, Артур Ричмонд тоже. Да и какое значение может иметь теперь эта история? Хоть она и обрекла его на одиночество. Он даже старых армейских друзей теперь избегал. (Если Армитидж проболтался, эта история, несомненно, дошла и до них.)

А сегодня вечером этот голос обнародовал давно забытую историю. Как он себя вел? Не изменился в лице? Выразил ли подобающие гнев, возмущение? Не выдал ли своего смятения? Кто его знает. Конечно, никто из приглашенных не принял этого обвинения всерьез. Ведь среди прочих обвинений были и самые нелепые, Эту очаровательную девушку, например, обвинили в том, что она утопила ребенка. Вот уж ерунда! Ясно, что они имеют дело с сумасшедшим, которому доставляет удовольствие обвинять каждого встречного и поперечного! Эмили Брент, к примеру, племяннице его старого армейского приятеля Тома Брента, тоже предъявили обвинение в убийстве. А ведь надо быть слепым, чтоб не заметить, какая она набожная: такие шагу не делают без священника.

«Все это, — думал генерал, — по меньшей мере дико, а попросту говоря, чистое безумие! Едва они приехали на остров… стоп, когда же это было? Сегодня днем, черт побери, ну да, они приехали только сегодня днем. Как долго тянется время! Интересно, когда мы уедем отсюда? — думал генерал. — Конечно же, завтра, едва прибудет моторка. Но странно, сейчас ему совсем не хотелось покидать остров… Снова жить затворником в своем домишке, снова те же самые тревоги, те же страхи». В открытое окно доносился шум прибоя: море грозно шумело, поднимался ветер. Генерал думал: «Убаюкивающий шум моря… спокойное местечко… Хорошо жить на острове — не надо ехать дальше… Ты словно на краю света…

Внезапно он понял, что ему совсем не хочется отсюда уезжать».

Вера Клейторн лежала с раскрытыми глазами и глядела в потолок. Она боялась темноты и поэтому не погасила свет.

«Хьюго, Хьюго, — думала она. — Почему мне кажется, что он сегодня вечером где-то совсем близко. Где он сейчас? Не знаю. И никогда не узнаю. Он исчез из моей жизни, исчез навсегда…

Зачем гнать от себя мысли о Хьюго? Она будет думать о нем, вспоминать…

Корнуолл… Черные скалы, мелкий желтый песок… Добродушная толстуха миссис Хамилтон… Маленький Сирил все время тянет ее за руку, канючит: «Я хочу поплыть к скале. Мисс Клейторн, я хочу к скале. Ну можно мне поплыть к скале?» И каждый раз, поднимая глаза, она видит устремленный на нее взгляд Хьюго… Вечером, когда Сирил спал…

— Вы не выйдете погулять, мисс Клейторн?

— Что ж, пожалуй, выйду…

В тот день они, как обычно, гуляли по пляжу. Был теплый, лунный вечер, Хьюго обнял ее за талию.

— Я люблю вас, Вера. Я люблю вас. Вы знаете, что я вас люблю?

Да, она знала. (По крайней мере, так ей казалось.)

— Я не решаюсь просить вашей руки… У меня нет ни гроша. Мне хватает на жизнь, и только. А ведь как-то у меня целых три месяца был шанс разбогатеть. Сирил появился на свет через три месяца после смерти Мориса…

Если бы родилась девочка, состояние унаследовал бы Хьюго. Он признался, что был тогда очень огорчен:

— Я, разумеется, не строил никаких расчетов. И все же я тяжело перенес этот удар. Видно, не под счастливой звездой я родился. Но Сирил милый мальчик, и я к нему очень привязался!

И это была чистая правда. Хьюго и впрямь любил Сирила, готов был целыми днями играть с ним, выполнять все его капризы. Злопамятства в нем не было.

Сирил рос хилым ребенком. Тщедушным, болезненным. Он вряд ли прожил бы долго…

А дальше что?

— Мисс Клейторн, можно мне поплыть к скале? Почему мне нельзя к скале? — без конца канючил Сирил.

— Это слишком далеко, Сирил.

— Ну, мисс Клейторн, позвольте, ну, пожалуйста…»

Вера вскочила с постели, вынула из туалетного столика три таблетки аспирина и разом проглотила.

«Если бы мне понадобилось покончить с собой, — подумала она, — я приняла бы сильную дозу веронала или какое-нибудь другое снотворное, но уж никак не цианистый калий».

Она передернулась, вспомнив искаженное, налившееся кровью лицо Антони Марстона.

Когда она проходила мимо камина, ее взгляд невольно упал на считалку.

Десять негритят отправились обедать,

Один поперхнулся, их осталось девять

«Какой ужас, — подумала она. — Ведь сегодня все именно так и было!

Почему Антони Марстон хотел умереть? Нет, она умереть не хочет. Сама мысль о смерти ей противна… Смерть — это не для нее…»