– Как насчет стаканчика чего-нибудь покрепче для sugreva, а, Алекс? – Потому что мы были уже совсем близко от бара «Дюк-оф-Нью-Йорк». Другие двое закивали – да, да, – а сами на меня смотрят, дескать, как я к этому отнесусь. Я тоже кивнул, и мы двинулись. Заходим, сидят те же старые ptitsy, или, по-нашему, sumki или babushki, про которых в начале было, и сразу же они завели свое:

– Добрый вечер, ребятки, дай Бог вам здоровья, мальчики, и какие же вы чудные, и какие хорошие, – а сами ждут, когда мы скажем: «Ну, что девушкам заказать?» Бугай позвонил в kolokol, и пришел официант, на ходу вытирая rukery о griazni фартук.

– Капусту на стол, ребята! – скомандовал Бугай, звякнув вынутой из карманов горстью монет. – Виски для нас и то же самое старым babushkam. Годится? А я говорю:

– К черту. Пускай на свои пьют. – Не знаю, что на меня накатило, но в последние дни я что-то был не в себе. Какая-то злость вступила в голову, хотелось, чтобы деньги мои оставались при мне, мне их зачем-то вроде как копить приспичило. Бугай удивился: – Что за дела, koresh? Что это с нашим Алексом? – Да ну к черту, – скривился я. – Не знаю. Сам не знаю. С нашим Алексом то, что он не хочет швыряться деньгами, которые с таким трудом заработал, вот и все.

– Заработал? – вскинулся Рик. – Заработал? Да ведь их же не надо зарабатывать, и ты это сам лучше нашего знаешь, старина. Брать, и все тут, просто вроде как брать, да и все. – И он громко расхохотался, так что я увидел, что два или три из его zubbjev были порченые.

– Это, – проговорил я, – надо еще подумать. – Однако, видя, как эти babusi прямо аж трясутся в предвкушении бесплатной выпивки, я вроде как пожал плечами, вынул капусту из кармана, где у меня монеты были вперемешку с бумажками, и бросил – deng-deng-hrust-deng – их все на стол.

– Значит, всем виски? – сказал официант. Но я зачем-то возразил:

– Нет, парень, мне только маленькую пива. – На что Лен, озабоченно нахмурившись, отозвался так:

– Ну, ты, бллин, vashtsheee! – И, плюнув на ладонь, потянулся приложить ее к моему лбу – дескать, аж шипит, до чего перегрелся, но я рыкнул на него, как злой pios, чтобы он это дело бросил. – Хорошо, хорошо, не буду, – сказал он. – Все putiom. Все, как скажешь. – А Бугай в это время, открыв rot, уставился на фото, которое я случайно вытащил из кармана вместе с деньгами. – Так-так-так-так, – говорит. – А мы и не знали.

– Дай сюда! – рявкнул я и выхватил у него фотографию. Я и сам не знаю, как она попала ко мне в карман, однако я ее зачем-то собственноручно вырезал ножницами из старой газеты, а изображен на ней был младенец. Младенец чего-то там гулюкал, на губах у него пузырилось moloko, – в общем, вид у него был такой, будто он радуется всем и каждому; он был nag и весь подернут складчатым жирком, потому что это был очень упитанный младенец. Тут начались smeshki, попытки вырвать у меня фотку, так что пришлось снова рявкнуть, выхватить у них этот кусок газеты, после чего я разодрал его на множество мелких обрывков, которые снежинками полетели на пол. Тут подоспело виски, и babushki опять принялись нас благословлять, желать нам здоровья и долголетия, провозглашая нас всяческую хвалу и прочий kal. А одна из них, вся морщинистая и без единого зуба во ввалившемся rtu, сказала:

– Не надо рвать деньги, сынок. Если они не нужны тебе, отдай друзьям, – что с ее стороны было очень смело. Но Рик ей ответил:

– Это вовсе не деньги были, babushka. Это была картинка с младенчиком-симпампунчиком. А я говорю:

– Просто я что-то уставать стал, вот и все. А что младенец – так это сами вы младенцы, вся ваша kodla. Все бы вам хихикать да насмехаться, а если бить людям morder, так только трусливо, когда вам не могут дать сдачи.

– Гляди-ка ты, – отозвался Рик, – а мы-то думали, что как раз ты у нас по этой части и есть главный vozhdd и учитель. Ты просто заболел, видать, вот и все, koresh.

Я поглядел на стакан помойного пива, стоявший передо мной на столе, и, чуть не blevanuv, с возгласом «Аааааааах» вылил всю эту пенистую вонючую motshu на пол. Одна из старых ptits даже привстала: – Сам не пьешь, зачем же продукт портить? – Слушайте, koresha, – сказал я. – Что-то я сегодня не в духе. Почему, отчего – я и сам не знаю, но ничего не попишешь. На дело нынче пойдете сами, втроем, а я otstiogivajuss. Завтра встретимся там же, в то же время, и надеюсь, что настроение у меня будет получше.

– Надо же! – сказал Бугай. – Жалко, жалко. – Но мне-то видно было, как заблестели его glazzja, потому что нынче ночью он будет у них главным. Власть, власть, всем нужна власть. – А может, отложим на завтра? – неохотно проговорил он. – Ну, в смысле, что на сегодня планировали. Krasting в лавке на Гагарина-стрит. Ты бы там здорово pripodnialsia, koresh.

– Нет, – сказал я. – Ничего не откладывайте. Действуйте сами, по своему усмотрению. А теперь, – вздохнул я, – все, ухожу. – И я поднялся со стула. – И куда пойдешь? – спросил Рик. – Пока bez poniatija, – отвечаю. – Побуду немного odinoki, подумаю, что к чему.

Babushki пораженно провожали меня взглядами – чего, мол, это с ним, угрюмый какой-то весь, совсем не тот шустрый и веселый malltshipalltshik, каким мы его помним. Но я, выдохнув напоследок; «А, к tshiortu», распахнул дверь и вышел один на улицу.